Так и вот… До самого «забора» располагался сад в котором, в основном, росли яблони, чёрная рябина, боярышник, кусты смородины, малины и ежевики. Двухэтажную хоромину мы поставили прямо в саду, не пожалев с десяток деревьев. Ничего необычного с точки зрения меня в «хоромине» не было. Внизу баня, мыльня, туалет и столовая с кухней, наверху бильярд, мой кабинет и спальня.

Кабинет и бильярдная большие, спальня маленькая. В бильярдной, кроме стола и «бара», мягкие кожаные кресла и диван, в кабинете большой квадратный стол, на котором лежала карта Москвы, нарисованная нами по памяти после объезда города. Вокруг стола стояли стулья с простыми прямыми спинками. Кабинет использовался для совещаний и планирования мероприятий. В кого ещё внедриться, чтобы лучше проработать то или иное направление.

Никому я про бильярд не рассказывал и рассказывать не хотел, однако месяца через три, после того, как я подарил шарики «для жонглирования» Настёне, шарики оказались у государя и он их мне предъявил. Дело уже шло к зиме, да…

— Ты, сказывают, себе мыльную избу соорудил знатную? Словно моя грановитая палата светлую и где тёплая вода с потолка льётся?

Я вздохнул.

— Так и есть, государь.

Тут надо понимать, что даже в царской бане воду в кадушках нагревали с помощью раскалённых в печке-каменке, топленой по-чёрному, чугунных ядер, которые брались специальными щипцами. А у меня внизу в кухонную печь был вмурован чугунный котёл с горячей водой, вытекающей через кран с вентилем. Эта вода использовалась и для готовки, и для бани.

На втором этаже наверху в дымоход был вмурован другой котёл литров на пятьдесят, который прогревался до градусов пятидесяти. А рядом, наверху же, стояла простая бочка с холодной водой. Из бочки и котла вода стекала по свинцовым трубам в «душевую», называемую сейчас «мыльней», смешивалась в смесителе и вытекала из простого «распылителя» леечного типа. Я не стал мудрствовать и использовал даже не шаровидный, а конический вентиль с отверстием замыкаемым поворотом на девяносто градусов. Как в самоваре. Кстати, самоваров пока я нигде не видел.

— А почто мне не сказываешь о новинах?

— Это же надо показывать, а не сказывать. Стыдился пригласить в баню.

— Кхм! — царь кашлянул. — А вот мы с Захарьиным Михаилом Юрьевичем к тебе в гости зайдём. У тебя когда именины?

— Э-э-э… Не скоро ещё, в феврале.

— Ну, так и ладно, походим три месяца не мытые. Ха-ха-ха…

Царю самому понравилась собственная шутка и он долго смеялся. А я вспомнил анекдот про то, как в колхозе бани не было и народ мылся в реке.

— А зимой как? — спросили их.

— А что там той зимы-то⁈ — удивились колхозники.

Вспомнил анекдот, но рассказывать не стал. Не поймёт царь. Бани стояли по Москва-реке почти так же плотно, как и лодки. Приходи, топи, мойся. И везде так было. В селах было ещё проще. Дров полно. Лес вокруг.

Окольничий Михаил Юрьевич Захарьин занимал должность дворецкого и по рангу «боярского приговора» назывался первым после бояр. Он заведовал «литовскими делами» и возглавлял «комиссию русских представителей». При участии Михаила Захарьина происходили переговоры с прусскими послами. Важной фигурой на Московской шахматной доске был Михаил Юрьевич. Да и дальнейшая история развития Русского государства показала, что семья это очень даже непростая. Во-первых, — очень большая и дружная, а во-вторых, — очень осторожная. Они не были князьями или боярами, то есть — высшей аристократией, но очень стремились к власти, и для этого использовали самый верный способ — ни с кем не ссориться, молчать, терпеть и учиться, учиться и учиться.

Вот и я, собственно говоря, придерживался такой же позиции. Мне не было дело до чьих-то козней и уж точно, я не стремился «наверх», считая путь в монастырь, выбранный моим визави, самым верным в этом времени. Служить Господу Богу — верный путь к спасению и души, и тела. Только вот, кхм, гордыню бы ещё смирить… Да, не каждому это под силу…

Я не стремился к мирской жизни сего шестнадцатого века, потому что он мне не нравился. Я, конечно, не впадал от здешнего бытия в депрессию, но жить по здешним правилам и распорядкам мне начинало надоедать. Надоело ходить в церковь, служители которой погрязли в распрях, сажали противников в застенки и изводили насмерть. Раздражало то, что нельзя было просто пообщаться с девушками. Разнополые дети играли друг с другом лет до семи. Потом шло резкое разделение по «интересам». Причём девочкам навязывали какие-то обряды и образ поведения с противоположным полом. А чернение зубов? Отбеливание лица? Чёрные «соболиные» брови? Жутко малиновые румяна?.. Бр-р-р…

Да и знать мужской половины общества тоже выглядела не лучше. Наряжаясь в пять шуб с огромными воротниками и высокие шапки, они выглядели, как большие мохнатые яблоки и груши с черенком и листьями. По младости лет мне дозволялось одеваться иначе, но ведь придёт время, когда станут встречать по одёжке. И придётся соответствовать статусу придворного. Только какого придворного?

— Кем мне быть в этом мире? — ломал голову я. — Писарем или дьяком посольского приказа, которые организует Иван Васильевич? А может разбойным? Этим промыслом я бы занялся, тем паче, что ни с розыском, ни с дознанием проблем быть не должно. Внедряйся в сознание и коли татей, как орехи. Даже без пыток.

Но, нет. Не нравилось мне это время. Эпидемии ещё эти. Я ведь ни от оспы не привитый, ни от каких иных болячек. Искал я коров, больных коровьим видом этой болезни, да не нашёл пока. Себе бы я оспу точно привил. Да и своим братьям… Я знал, что можно было высушить содержимое оспенных пустул и хранить его в стеклянной посуде. Зачем говорить откуда и из чего сделан этот порошок? Врачебный секрет! И всё! Главное ведь результат?

Кхм! Но врачеванию надо учиться! А у кого в России можно учиться врачеванию? Только у знахарей. Знахарство на Руси пока не запрещено и с «нашим» сельским знахарем я общался, но становиться его учеником было опасно. Я не знал, как к этому отнесутся при царском дворе.

Теперь же, после того, как мы поговорили с царём Василием о внутренней силе «убеждения», я мыслил, что «поизучать» врачевание можно попытаться.