Взорвали бочонки с «китайским снегом», так это называли пленные. Но сделали это как раз русичи, используя захваченный трофей. Храбру Вышатовичу было доверено сие дело. Но раньше столь громкого взрыва не было. А тут…

Тяжелые конные Субэдея попали в самый эпицентр взрыва. Кого отбросило в сторону, у других кони понесли. Вторая попытка зайти на гору конными провалилась. В первый раз вражеские всадники с удивлением нарвались на открытые волчьи ямы и потеряли при отступлении не менее четырех десятков своих лучших тяжелых конных. И сейчас их стали провожать сулицами и стрелами.

Только меньше трех десятков, может и лучшей тяжелой конницы мира, ну или сопоставимой с русской и латинянской-рыцарской, уходили прочь, так ничего и не добившись

Но в целом ситуацию это не меняло. Монгольские воины, подходили на конях к холму, отдавали поводья одному из десятка, а остальными продолжали карабкаться наверх. Словно бы медом тут было облито и сотни ос, или навозных мух, облепили весь склон, подножье которого было усеяно телами погибших и тяжело раненных.

— Стена щитов! — зло прокричал Евпатий, но обнаружил, что вновь возле него нет рязанских ратников.

Только три рязанца, все, что осталось от десятка, прикрывавшего боярина, увязли в бою и их оттеснили монголы.

Удар! Меч Евпатия, словно бы не заметил руку монгола, отрубая ее.

— Бум! — удар копья в голову боярина сбивает на нем шлем.

Ремешок чуть было фатально не пережимает горло, надрывается. Евпатий закашлялся и пошатнулся.

— Вжух! — стрела Андрея ударяется в кожаный доспех врага, скользит по железной пластине, не пробивает, но замеляет монгола, который уже был готов нанести решающий удар саблей по Коловрату.

— Все сюда! Спасти боярина! — на разрыв голосовых связок, перекрикивая звон стали, стоны, воинственный ор, кричит Андрей.

У него закончились стрелы. Лучник делает шаг в сторону, выдергивает монгольскую стрелу из земли, натягивает лук. Выстрел… Мимо. И стрела имела непривычную балансировку, и налипшая на нее грязь не позволяла прицельно бить.

— Вжух! — монгольская стрела впивается в висок боярина Евпатия Коловрата и появляется там, где только что был левый глаз.

Удар! Копье протыкает бок Коловрата. Пусть по касательной, но вгрызается в доспех боярина, разрезая его плоть

— А-а-а! — с криком, обнажив свой меч, держа в другой руке еще одну стрелу, Андрей устремляется вперед.

Он обходит, расталкивает рязанских воинов, призванных стоять стеной для свободной работы лучников, увлекая за собой оставшихся в живых русичей.

— А-а-а! — кричали воины в своей последней атаке.

Не более двух сотен рязанских воинов смогли поняться в атаку. С криками, в исступлении, они сшибали грудью монгольских воинов. Спотыкались русичи, не успевая перебирать ногами через тела своих побратимов и врагов. Иные рязанцы, тяжело раненые, лежащие среди погибших, бывало, что и впивались своими руками в ноги монголов, опрокидывая их. Испускали дух, но цепкий хват продолжал сковывать движение врага.

А в это же время еще на холм еще лезли вражеские воины. Началась давка. Отступающим монголами и их приспешникам приходилось чаще падать. Они отступали в места, где было просто не протиснуть ногу, чтобы ступить на землю, столько тел лежали обездвиженными, или корчились в предсмертных судорогах.

— На! — с криком Андрей вонзил монгольскую же стрелу с налипшей грязью в глаз одному врагу.

Тут же он рубанул мечом другого.

Монголы стали откатываться назад, сбрасывая своих соплеменников и союзников вниз. Многие ломали конечности, иные натыкались даже на свои же сабли или копья, обломки оружия.

Побитыми собаками монголы скатывались с холма. Но и рязанцам эта атака обошлась немалой кровью.

— А-а-а! — раздался крик.

Рязанцы, словно те звери, потерявшие разум, но не настолько, чтобы бежать за удирающим врагом, кричали в след, выйдя на край холма. Но не было радости в этом крике.

— Доложить сколь число ратных на ногах! — закричал Андрей.

Не вдаваясь в подробности, остался ли кто из сотников живым, он брал на себя командование.

Не сразу пришел ответ. Лишь когда была обломана стрела, торчащая из глаза боярина Коловрата, Андрей узнал, что он за старшего и остался. Нет сотников, из десятников осталось трое. И лишь чуть больше пяти десятков воинов оставались на ногах, но по большей части на четвереньках, на коленях. Устали все неимоверно и не могли больше гордо стоять у склона Плешивой горы и взирать на медленно волочивших ноги врагов.

— Живой? — спросил с надеждой Андрей у Храбра Вышатовича.

Старик, занимавшийся часто лечением воинов, знавший травы, всматривался в лежащего без сознания Коловрата.

— Разденьте его. Кровь с бока остановить потребно! — сказал Храбр, и уже потом обратился к Андрею: — Стрелу извлек, перевяжу, но… Не отошел пока. Но его боги хранят, пережил многих. Даст Бог…

— На Господа и уповаю! — сказал Андрей и перекрестился.

Он, в отличие от своего друга, Евпатия, был, скорее, христианином.

— Ордынцы новый камнемет собирают! — прокричал один из оставшихся лучников ближнего десятка Андрея.

Сотник задумался. Продолжать сопротивление? Бессмысленно. И без того сделано столько, что невообразимо, что не поддается пониманию. Если так можно бить ордынцев, то почему они до сих пор не разбиты?

— Собирайте самое ценное. Быстро сооружайте волокуши. По два десятка показывайтесь ворогу, кабы думали, что нас тут много. Издали не разберут, что сие одни и те же ратные, — стал раздавать приказы Андрей. — Будем уходить.

— Что с тяжко пораненными? — спросил один из воинов.

Андрей задумался. Но ненадолго. Решение жесткое, даже жестокое, но необходимое, было принято быстро.

— Кто подняться сам может, али с помощью, тот уходит. Иных… Добить, кабы муки полонения не познали, — сказал Андрей.

Голос его не дрожал, но внутри было тяжело. Решение не однозначное со стороны добродетели и морали, но необходимое, чтобы сохранить хоть кого-то.

Рязанцы плакали, приговаривали заговоры, молитвы, просили простить, обещали скоро свидеться, но прокалывали сердца своих товарищей. Так было нужно! И все равно они умрут, но хоть бы не познают позора. А то, что враг станет издеваться, никто не сомневался. Уж слишком много кровушки выпили воины Евпатия у ордынцев. Куда как больше, чем было людей в отряде мстителей.

— Ничего еще не закончилось! — зло прошипел Андрей.

— Вжиу! — полетел первый болид большого горшка с земляным маслом.

Вершина Плешивой горы стала гореть, сжигая и русские тела, и монгольские с телами их союзников. А в это время, отряд из пяти десятков побитых, уставших,