Пат. На «слабо» меня не возьмешь. Оставь она только первую фразу, то я бы сразу пошел в отказ и покинул француженку. Но вот ее второй пассаж о «желании оскорбить»… Если откажусь, то ведь и этот момент можно использовать против меня и как «аргумент», пусть и натянутый, как минимум для затягивания нашего пребывания в Варшаве. Скажут, что хотели «поговорить без чинов, через третьих лиц, чтобы обсудить все скользкие моменты»… Притянуто за уши? Возможно. Но я совсем не разбираюсь в политических интригах, а уж такого уровня… и на дипломата я не готовился. Не была бы ситуация в Польше так важна для буквально выживания нашей страны, послал бы эту Марию, и ушел. А так — похоже, придется с ней пообщаться. И узнать, что она хочет мне сказать, и что мне ждать завтра. А может и уже сегодня.
Молча пройдя в комнату, я уселся в кресло.
— Прошу, — пододвинула с улыбкой она мне бокал.
— Я не пью. Вообще, — покачал я головой.
— Не обижайте меня, Сержио, — надула она губки.
— Это принцип, — пожал я плечами, не собираясь сдаваться. Сформировавшаяся привычка не пить в этот раз пришла мне в помощь. Быть в здравом уме мне сейчас ой как нужно. — Если вы интересовались мной, то должны об этом знать. Если нет — то потом можете убедиться, что я не соврал вам.
Еще немного поуговаривав меня и не добившись результата, Мария все же перешла к тому, из-за чего я оказался здесь.
— Какой вы скучный, Сержио, — вздохнула Мария, от чего ее высокая и пышная грудь всколыхнулась. Еле удержался, чтобы не опустить взгляд вниз. — Вас так смутила эта невинная шутка, которую предложили здешние хозяева?
— Вы про мое игнорирование? — вскину я бровь. — Но ведь ваш отец ее поддержал. Разве такое поведение — не показатель дурного тона?
Я сам не заметил, как перешел на «ее» манеру общения.
— Ах оставьте! — махнула она рукой и улыбнулась. — Мой папА — дипломат. Это накладывает определенные… ограничения. Потому он и попросил меня с вами поговорить. Есть темы, которые желательно обсудить тет-а-тет. Не только без лишних взглядов, но даже знания о таком разговоре. Понимаете меня?
— Вполне. И что это за темы?
— В Париже обеспокоены положением вашей страны, — пригубив вина, сказала Мария. — Обещанная вами помощь недостаточна. Наши войска бьются как львы, а то, что вы обещали, не помогло облегчить их участь. И теперь, когда вы воюете со всем миром, у нас переживают — на сколько вас хватит?
Такая постановка вопроса мне не понравилась. Постаравшись не подать вида, я спросил:
— Вы понимаете, что предав нас сейчас, для вашей страны это будет лишь отсрочкой? Если не поставить Гитлера «на место», он не успокоится.
— Ну как вы могли такое подумать? — возмутилась Мария и ее грудь вновь заколыхалась, а прелестная ручка прижалась пониже живота, подчеркивая все ее изгибы. — О каком предательстве речь⁈
— О том, когда интересы страны требуют разрыва союзных отношений, — ответил я хмуро.
Поняв, что я не реагирую на ее женские чары, Мария чуть успокоилась и вновь перешла к более спокойному разговору.
— Вы же патриот, — сказала она. — Разве для сохранения своей страны вы бы не сделали все возможное?
— Сейчас для Франции для ее сохранения необходимо придерживаться договоренностей. Тактически разрыв отношений может быть выгоден. Но попробуйте посмотреть дальше, чем перспектива одного-двух лет, — Мария молчала и я продолжил. — Представим, то Франция вышла из союза с СССР. Что дальше? Мы проиграем? Возможно. Но что получит сама Франция? Только лишь небольшой период передышки, пока нас добивают, и это — максимум. Британия не забыла все обиды, что ваша страна нанесла ей. Мнимые или нет — не важно. Она живет и действует по принципу: разделяй и властвуй. И сейчас разделить СССР и Францию для нее также жизненно важно, как для нас — не остаться в одиночку против остального мира и перетянуть на свою сторону Польшу. Если мы устоим… — тут я поправился, — когда мы устоим, сначала падет Германия. Но ведь британцы уже объявили о союзе с Рейхом, и следующей целью станет Англия. Разве Париж не хочет посетить Лондон своими войсками в качестве победителей и хозяев положения, а не как туристы?
Мария залпом допила бокал, встала и пересела ко мне на подлокотник кресла. Ее грудь оказалась напротив моего лица, не давая другого обзора и будоража воображение и кое-что пониже.
— Знаете, — прошептала интимно мне на ухо она, — возможно, вы правы. Тогда, укрепим наши. договоренности? — уже больше не скрывая своего желания, прижала она мою голову к своей груди.
— Предлагаю сделать это другим способом, — кое-как отстранился я от жарких объятий француженки.
И больше не из-за ее хватки, а борясь с собственными инстинктами.
— Вы сможете позвать своего отца, чтобы это не вызвало подозрений и повышенного внимания у присутствующих? — спросил я. — Оформим отдельный секретный протокол к теме завтрашних переговоров.
— Какой? — нахмурилась Мария.
— О невозможности заключить сепаратный мир.
Тема скользкая, так как именно с такого мира и начали большевики свое правление. А тут я сразу говорю, что ждать подобного шага от нашей страны больше не стоит. Это заставило женщину задуматься, накручивая локон волос на палец. Покидать мое кресло она тоже не спешила, но у меня сложилось чувство, что для нее уже вошло в привычку — подавать себя в самом «выгодном» для мужчин свете и после крутить ими в свою пользу.
— Я позову папА, — наконец вынырнула она из своих дум. — Но дальше — сами.
Ждать пришлось минут двадцать. И все это время меня пытались охмурить. Повторилась попытка напоить меня вином, в ход пошла даже «тяжелая артиллерия» в виде поглаживаний и фокуса из фильма «Основной инстинкт». Пускай кино выйдет лишь спустя много лет, но вот перекидывать ножку, показывая отсутствие нижнего белья и на секунду открывая «самое сокровенное» Мария умела и без всяких подсказок. В моих штанах было тесно, жутко хотелось пить, но кроме вина ничего на столе не было, а звать официанта, чтобы тот принес что-то безалкогольное, я не хотел. И вставать надо, показывая свое возбуждение, и не хотелось сорвать «скрытый» приход Филиппа Мореу.
Я же лихорадочно соображал —