— Выбор оружия? — спросил я.

— Шпаги! — с вызовом выкрикнул Данилов.

Да, он не любил пистолеты, не понятно только, почему. Ну и должен был видеть, как я стреляю. Но он же был еще и некоторое время моим спарринг-партнёром на занятиях по фехтованию. И в последнее время проигрывал мне.

Обнажили клинки. Руки Данилова дрожат. Сколько же я сил вложил в то, чтобы вразумить его. Сколько же пройдено вместе. Воевали, побеждали, искренне дружили и были благодарны друг другу. Я спас жизнь этому человеку, оперировал его. Чувствовал, что, словно бы, приручил зверька. Но…

Данилов делает выпад, я отвожу его шпагу, перекручиваюсь и тут же оказываюсь за спиной. Выпад… Шпага, встретив незначительное сопротивление, прокалывает череп и будто проваливается. Данилов падает.

Стою и не решаюсь смахнуть одинокую слезу, сползающую по щеке. Всего одна слеза! Мне не жалко по-настоящему этого человека. А моим учителям фехтования, конечно, низкий поклон. Теперь я уже начинаю считать себя мастером шпаги.

— Расходитесь! Не влезайте в эту свару! — обращаюсь я к гвардейцам с противоборствующей стороны. — Если есть честь, то проситесь на войну. Не посрамим же русское оружие и побьём шведа! Или… смерть!

Я развернулся и пошёл. Не быстро, не медленно.

— Бах! — пролетела пуля.

Мимо. Я даже не дёрнулся. Но выстрелов больше не было. На меня смотрели офицеры и ждали приказа. Нет…

Дошёл до своих позиций, развернулся и увидел, что башкиры готовы к кавалерийской атаке. Иван Тарасович Подобайлов также показывал, что штуцеры заряжены и готовы к бою. Кроме того, мы достигли значительного численного перевеса.

И даже с тем пониманием, что этот отряд прорвался через пост, где стояли мои воины, что там мог быть бой и мои люди полегли, я не хотел лить много крови. Но…

— Пли! — отдал я приказ, как только наши оппоненты начали движение и приготовились к стрельбе.

Десять минут… И около ста трупов, еще более ста пятидесяти человек сдались. Мы расстреляли издали из штуцеров большую часть солдат и офицеров противника. Но они сделали свой выбор.

Приказав не допускать сбор трофеев башкирами, я отправился к Елизавете. Нельзя тревожить тела русских солдат, пусть они и ошиблись. А нам нужно выезжать с другой стороны. Нельзя, чтобы Лиза видела кровь и трупы. Знать она будет, тут шило в мешке не скрыть. Но одно дело услышать, иное увидеть.

Ещё немного сборов, и, не спеша, в ночь отправимся. К утру мы должны быть во дворце.

* * *

— Как смеешь ты? Я посол Крымского ханства! — пытался вразумить Ушакова Исмаил-бей.

— Твоего ханства уже не существует. А в твоих городах стоят русские полки, — кричал Ушаков. — И не тебе кричать во дворце русской императрицы!

Бывший глава Тайной канцелярии тяжело дышал и насилу сдерживался, чтобы не отомстить через деда Норову. А так хотелось собственноручно зарезать того, чья кровь течет в Норове.

Недавно к Ушакову привели родственника врага. Андрей Иванович сперва хотел лишь хотел посмотреть на того, в связях с кем собирался обвинять бригадира Норова. Похожи…

— Гяур, ты не смеешь! — выкрикнул Исмаил, когда его, по взмаху руки Ушакова, вновь крутили сразу трое сотрудников тайной канцелярии.

Удар! Нос одного из людей Ушакова хрустнул, и из него хлынула кровь.

Удар! В солнечное сплетение старика прилетел увесистый кулак.

Исмаил-бей скорчился и стал оседать.

— Вот так, столько веков вы угнетали православных, — злорадствовал Ушаков. — Пришла и наша очередь. Ты… Ты такое же ничто, дрянь, как и внук твой.

По мере того, как менялось выражение лица Исмаил-бея, исчезала ухмылка с лица Ушакова. Старик покраснел, захрипел. Его отпустили держиморды главного бунтовщика, отойдя, как от прокаженного.

Но это не помогло. Исмаил-бей схватился за сердце, другой рукой облокотился на стол и медленно стал оплывать к полу.

— Будь ты проклят! И пусть внук мой отомстит за меня. Встретимся в аду. Иншалла, — прохрипел старик, закатил глаза и окончательно рухнул.

Ушаков стоял и смотрел, как умирает крымский посол. Бунтовщик ещё не до конца сошёл с ума, чтобы не понимать, какие могут быть последствия. Какой же это удар по репутации Петербурга! Здесь убивают послов, уже готовых подписать любые соглашения и сделать свои земли частью Российской империи. И как это воспримут другие беи Крыма?

* * *

Зимний дворец.

22 сентября 1735 года 22.10

— Ваше Высочество, следуйте за мной. И вы, принц, — лакей без церемоний потянул за руку Анну Леопольдовну.

— Кто вы и куда меня тащите? — испуганно блеяла, словно овечка, великая княгиня.

— Нет время, ваши высочества. Пока другие заняты смертью посла, нет присмотра за вами, — настаивал слуга.

Или не слуга вовсе?

— Её Высочество никуда не пойдёт, пока я не удостоверюсь в том, что её жизни ничто не угрожает! — резко и решительно сказал Антон-Ульрих.

Анна с благодарностью посмотрела в глаза своему мужу. Принц действительно стал вести себя по-мужски. Он не позволял никому приближаться к Анне Леопольдовне. Уже несколько раз обнажал свою шпагу и призывал это сделать своих пажей.

Вместе с тем, Антон-Ульрих даже включился в политическую игру. Он отправил своего лучшего из пажей, барона Мюнхгаузена, заручиться поддержкой бригадира Норова. Сам барон не вернулся. Это было бы сложно сделать, учитывая, сколько солдатни сейчас находится в Зимнем дворце.

Однако принцу удалось подружиться с одной из карлиц умершей императрицы. Авдотья помогла вывести барона. И теперь Антон-Ульрих ожидал лишь вестей от бригадира Норова. Он чувствовал и знал, что этот человек не должен предать Анну Леопольдовну.

Ведь принц был полностью уверен, если какой-либо мужчина, любой из ныне живущих, познает близость с такой непревзойдённой красавицей, какой Антон считал Анну Леопольдовну, то этот мужчина навсегда полюбит Анну.

И, как ни было тяжело Антону-Ульриху, жизнь и здоровье его любимой жены и его ещё не рождённого сына, были куда как важнее, чем ревность.

— Я от того господина, который желает вам только добра, — выпалил Никифор, который не хотел выдавать себя.

Это был один из людей Остермана, задача которого — слушать и следить за тем, что происходит вокруг Анны Леопольдовны и не только. Он не был силовиком, он умел хорошо слушать и запоминать. Но сейчас был вооружён и готов к бою.

— Мы не тронемся с места, пока вы не скажете, куда вы нас