— Откуда такое? — хлопая глазами, спросил калининградец.

— Япония, — соврал я.

— Там нет такого, — сказал парень, крутя головой. — У меня есть все новейшие каталоги.

— Выпускает одна маленькая фирмочка на Тайване. В очень ограниченном количестве. Не у каждого в доме уже есть компьютер, а это к нему.

— А у тебя есть компьютер? — недоверчиво скривился парень.

— У меня, — улыбнулся я, — точно есть. А бобину… Могу по приезду во Владивосток выслать. Тот автор мне не только знаком, мы с ним в одном дворе выросли. Его Женькой Семёновым кличут. Он куда-то уехал из Владивостока в вашу сторону, но мне оставил все свои записи.

— Согласен! — обрадовался парень. — А что, у тебя есть и другие его песни?

Я переглянулся с нашими студентами, удивляясь настырности «западенца».

— Есть, но ведь всё стоит денег, а здесь не место для торжища. Тут мы отдыхаем. Потом будет время — трезво всё обсудим. А вам ещё дожить надо до конца путины, ха-ха…

Я намекал на то, что калининградцы всегда выпрашивали у наших студентов пи*дюлей. А наши не жадничали, хе-хе… Парень понял и отвалил.

Кто-то уже танцевал под «Шезгару» и я, вспомнив фразу из кинофильма «Золушка», сделал колонки погромче. Конечно, когда что-то случилось неприятное — надо танцевать[1]. Музыканты, видя такое дело, побежали вытаскивать свои колонки на сцену, с которой сегодня ещё недавно вещали и призывали нас к трудовым подвигам наши «отцы-командиры». Вскоре не только над площадкой, но и над всем студенческим городком разносилась разухабистая танцевальная музыка. В основном — рок-н-рол и диско. Тяжёлого рока я на танцах не терпел, хоть он и был моден.

— Как у вас тут весело. Ты дискотечишь? — спросил «родной» голос.

— Так и да, — сказал я с характерным акцентом и поворачиваясь на звук.

— Как хорошо, что ты приехал, — сказала Лариса, и мы взялись за руки.

Мне даже показалось, что она сейчас подастся вперёд и поцелует меня при всех, но… Не случилось.

— Лучше бы в ЦПКТБ пошла на практику. Чертить бы научилась. А тут… Эта сайра уже по ночам снится. И запах. От меня не пахнет рыбой?

Она приникла ко мне, а потом отпрянула и со страхом заглянула мне в глаза.

— Да-а-а… Вроде, нет, — с сомнением в голосе произнёс я.

Глаза её расширились, и я обратил внимание, что веки её «затонированы» и подведены, а ресницы накрашены.

— Ты пахнешь «Елисейскими полями», — сказал я, — и прекрасно выглядишь.

Лариса вздохнула.

— Пошли, потанцуем, что-ли, — сказала она.

— Ты же не любишь быстрые зажигательные танцы.

— Не люблю, — кивнула она. — А что делать?

— Минуточку…

Я нажал на плейере меню и раскрыл список песен и композиций, выбрал, нажал «пляу». Прошёл проигрыш и Челентано начал: Su confessa amore mio io non sono piu il solo, l’unicohai nascosto nel cuore tuo una storia irrinunciabile[2]

Не знаю, почему я выбрал эту песню. Может потому что я себя вдруг почувствовал очень хреново. Не этого я ждал от нашей встречи. Хотя, ведь никто мне ничего не обещал во Владивостоке. Это я уже сам выдумал себе, пока не видел Ларису, «не весть, что». Однако, ведь ничего в отношениях не изменилось. Их просто не было, отношений-то. Сейчас можно было подумать, что в её глазах проскочило почти признание. Но тут же пока она смотрела на меня, огонёк в глазах погас. И так всегда, то потухнет, то погаснет…

Я уже привык к таким колебаниям, но это начинало раздражать. Ни два, ни полтора, ни куд-кудах, ни кукареку. То притянет, то отталкивает. Даже уже и целовались. А всё равно, буквально следующая встреча и снова всё начинай сначала.

Вот и сейчас танцуем, а будто с неживой, прости господи.

— Может она заколдованная? — подумал я. — Вон, как другие девчонки на меня реагируют. Я же нежный, млять. И сэнсорика у меня повышенная. Погладить могу, приласкать. А ей словно этого вообще не надо! Ни от кого! Или от того надо, кто недоступен. От какого-нибудь киногероя, актёра. В Абдулова она влюблена, например. Он, как раз только что в «Обыкновенном чуде» снялся. Красавчик — спору нет. Глаза такие масляные! Губы! Чувственный, как говорят, рот! У меня — точно совсем не то.

— Так, наверное, и есть, — решил я, водя туда-сюда, послушное тело. — Она ведь спокойно реагирует на мои рассказы о моих похождениях. Прямо с интересом слушает. И я ей о своих к ней чувствах не говорил. Страшно, если пошлёт меня подальше. Как-то говорила, что одна из их девчонок сказала, что я у неё, как подружка. Я ведь со всеми её подругами перезнакомился. И спокойно в их обществе находился, слушая всякую девчоночью лабуду. Там у них такие есть болтушки, что не переслушаешь, а я ничего, терпел. И даже не терпел. Мне её общество было приятным, а всё остальное воспринимается, как природный шум. Шум волн, ветра, грозы и дождя.

— Не. Что-то я сегодня не в форме. Спать пойду. Завтра пересменка. Мы в ночь выходим. А вы в утреннюю смену. Проводишь меня?

— Естественно, — сказал я. — Зачем я сюда ехал? Онли фо ю.

— Я тоже думала, что здесь мы как-то… Ну… Поймём друг гдруга… Только из-за тебя поехала. А сейчас уже жалею.

— Млять! — чуть не крикнул я. — Что произошло-то⁈ Увидела и тошнит? Я ведь тоже рыба по гороскопу. А она Лев. Самые противоречащие друг другу знаки. И притягиваются и отталкиваются. Но ведь фигня всё это! Гороскопы? Бред сивого мерина! Но…

— Отдыхай, — сказал я, отходя от двери её комнаты.

— Лорик, ты что ли? — крикнула Наташка Пайкова через закрытую дверь. — Чего шебуршишься? Нагулялась уже со своим Мишкой? Не маловато?

— Да у неё, э-э-э, эти? — хихикнула Вика. — Начались не вовремя.

— Дуры, — крикнула Лариса, мгновенно вспыхивая, что было видно даже в тусклом свете барачных лампочек, и оттолкнула меня. — Уходи! Не слушай их!

Дверь хлопнула у меня перед носом.

— Эх девки-девки… Подружки, млять, — подумал я. — Расстрелять таких подружек. Ведь специально разорались. А Лорик такой ребёнок ещё. Всего