Он посмотрел на меня, и в его взгляде я наконец-то увидела не манипулятора, а человека, столкнувшегося с чем-то, что не вписывается ни в какие рамки.

— Вот ваша первая задача. Скажите, что вы чувствуете, глядя на это. И тогда мы решим, стоит ли вам доверять или стоит отправить вас обратно, под домашний арест, до выяснения всех обстоятельств по-вашему «фильму».

Зло скрипнув зубами, но никак не прокомментировав этого шантажиста. Я снова посмотрела на экран. Мне стало интересно.

На этот раз мне даже не нужно было закрывать глаза. Камень на фотографии словно тянул меня к себе, холодный, безжизненный и абсолютно чужой. Но за этой чужеродностью скрывалась пульсация. Тихая, ритмичная, как метроном. И она была живой.

Я аж отпрянула от экрана. Настолько меня прошили ощущений. Словно сама тьма заглянула мне прямо в душу.

— Он не просто активен, — сказала я, и мой голос прозвучал приглушенно. — Он… зондирует. Ищет. Я не знаю что. Но он голоден.

Я не отводила взгляда от мерцающего изображения на стене. Зеленоватый свет от проектора отбрасывал призрачные тени на лица в комнате, делая их похожими на маски. Холодный камень с его неестественными прожилками казался порталом в иную реальность, враждебную и безмолвную.

— Голоден? — переспросил Виноградов. Его голос был ровным, но я уловила в нем легкое, едва заметное напряжение. Наконец-то я задела его за живое.

— Да, — кивнула я, все еще чувствуя тусклую, но настойчивую пульсацию, исходящую от изображения. Это было похоже на эхо чужого сердцебиения. — Но не так, как живое существо. Не для поддержания жизни. Его «голод»… это стремление к поглощению. К ассимиляции. Он изучает среду, ищет точку входа. Слабые места.

Я закрыла глаза, позволив образу камня запечатлеться в моем сознании. Картинки, обрывки ощущений, пришли ко мне, словно помехи на плохой частоте.

— Двое погибших… Они не просто умерли от несчастного случая, — проговорила я, ловя вспышки информации. — С первым… произошел сбой в работе самого базового, автоматического оборудования. Что-то, что не должно было сломаться. Механизм сработал прямо на него. Это была не случайность. Это была… проверка. Тест на прочность материала. Второй… — я поморщилась, почувствовав остаточную волну ужаса, — он подошел слишком близко. Не физически. Ментально. Любопытство. Камень откликнулся. Его сознание… не выдержало контакта. Оно не было разорвано. Оно было… переписано. Стерто. И заменено чем-то чужим, пока тело не отключилось. Это… тоже был тест, но организм того парня просто не выдержал подобного.

Я открыла глаза и посмотрела на Виноградова. Он был бледен.

— Вы описываете это так, словно у него есть разум.

— Нет, — покачала я головой. — Не разум. Это… программа. Сверхсложный, инопланетный алгоритм. Его цель — выполнить свою функцию. А функция, похоже, связана с поглощением и преобразованием энергии. Любой энергии. В том числе… биологической. Психической.

В комнате повисла тяжелая тишина. Виноградов перевел взгляд на экран, затем снова на меня.

— Можете вы определить его природу? Происхождение?

— Нет, — честно ответила я. — Это за гранью моего понимания. Оно не магическое, не духовное. Оно… технологическое. Но технологическое на уровне, который мы не можем постичь. Как муравей не может постичь квантовый компьютер. Он просто чувствует его действие.

— И что он делает сейчас?

— Растет, — сразу же ответила я. Это ощущение было самым ярким. — Очень медленно. Поглощает фоновую радиацию, возможно, какие-то другие виды излучений. Однозначно поглощает эманацию смертей. Но этого ему мало. Скоро ему потребуется… больше. Более концентрированный источник.

Виноградов тяжело вздохнул и выключил проектор. Комната погрузилась в полумрак, освещенная лишь тусклой лампой на его столе.

— Ваша информация… совпадает с данными, которые мы получили ценой жизни двух наших специалистов, — тихо сказал он. — Только мы шли к этому неделю, с помощью самого чувствительного оборудования. Вы… вы сделали это за две минуты.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде уже не было ни сарказма, ни угроз. Был холодный, расчетливый интерес и смутная тень надежды.

— Значит, вы верите мне? — спросила я.

— Я верю в результаты, — поправил он. — Пока вы их даете, вы будете полезны. И пока вы полезны, с вами будут обращаться соответствующим образом. Ваши условия… приняты. Юридический статус будет оформлен. Вы будете считаться внештатным консультантом с полной неприкосновенностью. Но только на время работы над этим… объектом.

Это была победа. Маленькая и хрупкая, но победа.

— Что дальше? — спросила я, чувствуя, как адреналин понемногу отступает, сменяясь глубокой усталостью.

— Дальше? — Виноградов встал. — Дальше мы готовим экспедицию. В Зону. Вы летите с нами.

У меня похолодело внутри. Ехать туда? К этому камню?

— Вы не можете быть серьезны. Я… я не знаю, как с этим бороться. Я только чувствую это.

— Именно поэтому вы и нужны, — его голос снова стал жестким. — Наше оборудование фиксирует аномалии, но не может их интерпретировать. Вы — можете. Вы будете нашими глазами и ушами там, где техника бессильна. Вы будете определять, куда можно ступить, а куда — нет. Что безопасно, а что смертельно. Вы предупредите нас, если «программа» начнет новый «тест».

Он подошел к двери.

— Вас отвезут домой. У вас есть ровно сутки. Встреча с семьей, инструктаж, подготовка. Никому ни слова о сути задания. Для всех вы едете в командировку для съемок репортажа. Понятно?

Я молча кивнула. Мысли путались. Всего несколько часов назад я пила чай с подругами и смеялась над Сенсеем. А теперь меня ждала поездка в Чернобыль, навстречу чему-то непостижимому и смертельно опасному.

Я молча кивнула и наконец-то покинула это удушливое помещение.

Когда я вышла из здания, меня ослепил дневной свет. Черный автомобиль все еще ждал у подъезда, но теперь один из мужчин в костюме просто молча открыл мне дверь. Обратная дорога прошла в тишине.

Я смотрела на мелькающие улицы, но уже не видела их. Перед моим внутренним взором стоял черный камень с мерцающими прожилками, и его ритмичная, голодная пульсация отдавалась эхом в моей душе.

Накрыло ощущение, что я снова оказалась на острове. Только на этот раз островом была вся Земля, а испытанием — выживание не в