— Честно говоря, удивлён, — признался Виктор Семёнович. — Воронин всегда был в курсе всех важных решений. Его отсутствие, это не случайность.

Чуянов кивнул, подошёл к окну, постоял, глядя на разрушенный город. Дождь закончился, и солнце пробивалось сквозь разрывы в облаках, освещая развалины каким-то жёстким, беспощадным светом.

— Не удивляйся. Я не хотел тебе говорить, но потом решил всё-таки рассказать. Маленков на аэродром позвонил не для того, чтобы сказать мне о прилёте каких-то там инженеров. Это можно было сообщить и телефонограммой, тем более что я уверен, что она будет. Георгий Максимилианович, — Андреев отметил про себя, что Чуянов за очень короткое время назвал члена ГКО по имени-отчеству, что подтверждало слухи об их особых отношениях, — сказал мне, чтобы я забыл о существовании городского комитета обороны. Он будет продолжать существовать на бумаге, но весь спрос будет лично с меня и тебя, и по головке нас гладить никто не будет. Так что делай выводы, Виктор Семёнович, как нам надо работать, чтобы не потерять свои головы.

Сказанное Чуяновым Виктора Семёновича не удивило, было бы странно, если положение дел обстояло бы по-другому. Лишнее напоминание об этом, конечно, было неприятно, но зарывание головы в песок ещё хуже.

— Понял, Алексей Семёнович, — медленно произнёс Виктор Семёнович. — Значит, вся ответственность на нас двоих. И Воронин в стороне.

— Не в стороне, а вне игры, — поправил Чуянов. — Городской комитет обороны формально существует, но реальной власти у него больше нет. Москва решила, что восстановлением будем заниматься мы с тобой. И спрос с нас. Персональный.

* * *

Голос Чуянова звучал спокойно, но я слышал в нём стальные нотки. Он говорил о том, что им всем грозит расстрел, так же буднично, как другие говорят о планах на завтра. Такова была реальность тех лет. Не выполнишь, ответишь головой. И никаких оправданий, никаких смягчающих обстоятельств.

Он повернулся к нам, отошел от окна и посмотрел сначала на Виктора Семёновича, потом на меня:

— И ты, Георгий Васильевич, должен это понимать. Ты теперь не просто инструктор горкома. Ты отвечаешь за восстановление жилья. От тебя зависит, будут ли люди жить в домах или продолжат мёрзнуть в блиндажах. От тебя зависит, выполним мы задачу к седьмому ноября или нет. А от этого зависит, останемся ли мы на своих местах или… — он не договорил, но и так было ясно, что он имеет в виду.

Я сглотнул. Вот оно что. Не просто назначение на ответственную должность, а прямое указание: либо выполнишь, либо ответишь. Девятнадцать лет, один протез вместо стопы, семь классов образования, и на мне теперь висит судьба восстановления Сталинграда. И моя собственная судьба тоже.

— Я понял, товарищ Чуянов, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Сделаю всё, что могу.

— Вот и отлично, — Чуянов снова подошёл к столу, взял папиросу из пачки, лежащей на столе. — Тогда начинайте работать. Времени у нас в обрез. К седьмому ноября должны быть результаты. Реальные, видимые результаты. Чтобы Москва увидела: Сталинград восстаёт из руин.

Мы вышли из кабинета вместе с Виктором Семёновичем. В коридоре было тихо, наши шаги гулко отдавались от стен. Виктор Семёнович шёл молча, погружённый в свои мысли. Я тоже молчал, переваривая услышанное.

У лестницы он остановился, посмотрел на меня:

— Георгий, ты понял, что нам сказали?

— Понял, Виктор Семёнович. Либо выполним, либо нас расстреляют.

— Не только нас. Чуянова в первую очередь. Он ведь главный ответственный. Но и мы с тобой рядом окажемся, — он помолчал, затем добавил тише: — Так что давай работать так, чтобы не подвести его. И самих себя заодно.

— Будет исполнено, — ответил я.

Виктор Семёнович кивнул и направился вниз по лестнице. Я постоял ещё минуту, глядя в окно на разрушенный город. Солнце уже ярко светило, высушивая лужи после дождя. Где-то вдали стучали молотки, скрежетали пилы. Город просыпался, город начинал жить.

И мне предстояло сделать так, чтобы эта жизнь вернулась в разрушенные стены, чтобы люди снова обрели дома. Задача казалась невыполнимой, но другого выхода не было. Надо было делать. Надо было работать. Надо было выжить.

Я развернулся и пошёл вниз по лестнице. Андрей ждал меня внизу, терпеливо стоя у входа. Увидев меня, он выпрямился:

— Георгий Васильевич, куда теперь?

— К Марфе Петровне, — сказал я. — Она обещала организовать посылки твоим родным. А потом на «Красный Октябрь». Надо посмотреть, где будем площадку организовывать.

Работа началась. И остановиться было уже нельзя.

Глава 8

Продовольственный аттестат, который положен мне как офицеру, является именным, и его нельзя передать другой семье или разделить на части. Этот документ строго персональный, и любые попытки обойти установленный порядок могут привести к серьёзным неприятностям как для меня, так и для получателей. Поэтому с семьей Андрея возможен только вариант передачи посылки. И это вполне реально осуществить, по крайней мере, со слов Марфы Петровны, которая уже не раз занималась подобными делами и знает все тонкости организации подобных отправлений.

Транспортные самолёты из Сталинграда на Урал сейчас летают не каждый день, график довольно нерегулярный, но пару раз в неделю точно отправляются рейсы, и Марфе Петровне не составит особого труда организовать передачу посылки в Челябинск. Она имеет необходимые связи на аэродроме и знает, к кому обратиться. Как раз сегодня должен быть такой рейс, и при определённой расторопности вполне можно успеть. Времени оставалось не так много, но если поторопиться, то всё получится.

Я тут же получил остаток положенного мне масла, целых двести граммов по офицерской норме. Мне его сразу упаковали в несколько слоёв бумаги и обвязали шпагатом, чтобы оно не поплыло в дороге от тепла. Андрей разборчиво написал свой адрес на листке бумаги, который Марфа Петровна аккуратно прикрепила к свёртку. Она обещала лично проследить, чтобы всё дошло как надо.

Я, конечно, очень сомневался, не расплывётся ли масло, пока окажется в Челябинске. Дорога неблизкая, несколько часов лёта, и неизвестно, в каких условиях будет лежать посылка. Но Аркадий Антонович только посмеялся над моими опасениями, похлопав меня по плечу.

— У нас, товарищ лейтенант, оно как камень застывает, не переживайте. А в самолёте лётчики знают, куда пристроить груз. Там есть места, где тепла никогда нет. Даже летом можно замёрзнуть до костей, настоящий холодильник в воздухе.

То, что это действительно так, я