После разговора с Крутовым, Лев вспомнил, что еще не обедал. Зайдя в просторное помещение столовой, он заметил Юдина, пьющего компот. Лев взял себе тарелку простого супа, кашу с мясом, три куска хлеба и 2 стакана компота.

— Приятного аппетита, решил сил набраться после танкиста того? — сразу заговорил Юдин, как только увидел Льва.

— Спасибо, да, голод не тетка… — отхлебывая суп, ответил Лев. — Как там больные с нашими аппаратами остеосинтеза?

— Три аппарата, это для городской клиники, Борисов, а не для фронта, который ломает людей тысячами, — Сергей Сергеевич допил из стакана компот, его рука чуть заметно дрожала от усталости. — Нужно намного больше, не менее тысячи, для нас и для других тыловых госпиталей в крупных узлах.

— Я согласен Сергей Сергеевич, — Лев потер виски. — Сашка с Артемьевым бьются, пробили заказ на заводе «Красный пролетарий». Аргумент простой: каждый аппарат — это солдат, который вернется в строй через три месяца, а не станет инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Для экономики страны это выгоднее.

— Для экономики, — Юдин усмехнулся, коротко и беззвучно. — Всегда удивлялся, как ты умудряешься говорить с этими чинушами на их языке. Деньги, статистика, трудодни… А про боль и страх как-то между делом.

— Это тот язык, который они понимают, Сергей Сергеевич. На язык боли они глухи.

— Все понятно. Давай доедай спокойно, и жду тебя в учебной. — бросил Юдин, вставая из-за стола. Лев кивнул в ответ.

Параллельно с битвой за ресурсы шла другая война — за кадры. В учебной операционной, пахнущей свежей краской и антисептиком, Лев и Юдин проводили ускоренные курсы для двадцати хирургов-травматологов, эвакуированных с западных областей.

Молодой, талантливый, но горячий хирург из Винницы, Игорь Петренко, собирал аппарат на специальном макете — деревянной «ноге» с резиновой муфтой, имитирующей кость. Его движения были резкими, неточными. Он слишком сильно закрутил ключ, и тонкая стальная спица с треском лопнула.

— Прекратить! — громовой голос Юдина заставил всех вздрогнуть. Он подошел к Петренко, его взгляд был испепеляющим. — Ты что, слесарь-монтажник на стройке? Ты хирург! Каждое твое движение должно быть как у скрипача — точным, выверенным, чутким. Ты чувствуешь сопротивление кости? Слышишь хруст? Или у тебя в пальцах деревянные чурки?

Петренко стоял, красный как рак, с обломком спицы в зажиме. Лев молча подошел, взял у него инструмент.

— Смотри, Игорь, — его голос был тихим, но его слышали все в абсолютной тишине. — Не сила нужна, а чувствительность. Ты ведешь спицу не сквозь мясо, а сквозь живую ткань. Она тебе сама подскажет путь.

Он установил новую спицу в дрель. Движения его были плавными, почти медитативными. Легкий нажим, ровное вращение. Характерный, но не грубый хруст при прохождении через «кость» макета. Он не смотрел на свои руки, он смотрел в лицо Петренко, передавая не технику, а состояние.

— После этого рентген-контроль, — скомандовал Лев, не отрывая взгляда. — Вот, — Лев протянул дрель Петренко. — Попробуй снова. И запомни: этот «велосипед», как выразился наш уважаемый парторг, не для показухи. Он для того, чтобы твой будущий пациент, боец или командир, через год танцевал на своей свадьбе. А не ковылял с палкой, проклиная тебя и твой деревянные руки.

Дни сливались в недели, работа в Ковчеге не останавливалась ни на секунду.

Октябрь окрасил Куйбышев в цвета хаки. Город, еще недавно тыловой и провинциальный, набухал от наплыва людей и машин. По мощеным улицам, подчищая первые опавшие листья, бесшумно скользили длинные, черные ЗиСы с завешанными стеклами. На вокзале, оцепленном усиленными нарядами НКВД, днем и ночью шла разгрузка спецпоездов. В воздухе витало странное чувство тревожной значимости. Куйбышев превращался в запасную столицу.

Льва вызвали в обком. Не по телефону, а через личного адъютанта, что означало высший приоритет. Лев взял свой «волшебный» чемоданчик, набитый всем чем угодно, всегда готовый для подобных случаев.

Кабинет был просторным, пахло дорогим табаком и воском для паркета. За большим столом сидел Климент Ефремович Ворошилов. Он выглядел усталым и раздраженным. Его знаменитые «усы» были слегка неуклюжими, а лицо искажала гримаса боли.

— Товарищ Борисов, — начал он, без приветствий, голос хриплый, надсадный. — У меня некогда болеть. Старый радикулит скрутил так, что не разогнуться, говорят, ты творишь чудеса. Ну, так сотвори, главное быстро.

Лев молча осмотрел его. Пальпация вызвала у Ворошилова сдержанный стон. Картина была классической — защемление корешка на фоне хронического остеохондроза.

— Чудес не бывает, Климент Ефремович, но снять боль могу. Сейчас. — Лев открыл свой чемоданчик, достал шприц и ампулу с прозрачным раствором совкаина. — Нужно сделать блокаду, укол в определенную точку. Будет больно, но через минуту сможете ходить.

— Коли, чего уж там боль, — буркнул Ворошилов, снимая китель.

Лев нашел точку выхода нерва. Обработал кожу. Движение было точным и быстрым. Игла вошла глубоко в мышцы. Ворошилов лишь немного дернулся, но не закричал. Лев медленно ввел раствор.

Эффект наступил практически мгновенно. Напряжение в мышцах спало, гримаса боли сменилась удивлением.

— Черт возьми… — он осторожно повернул голову, потом встал, выпрямился во весь рост. — И все?

— И все, — Лев убрал шприц. — На сутки-двое точно хватит. Потом, если будет нужно, повторим. Так же важно тепло и покой.

Ворошилов смотрел на Льва с новым, оценивающим интересом.

— Покой нам только снится. Ты что, волшебник, Борисов?

— Нет, Климент Ефремович. Просто знаю, куда колоть, — ответил Лев с легкой, почти незаметной улыбкой. В его голосе не было подобострастия, лишь профессиональная уверенность.

После процедуры Ворошилов, уже заметно оживившийся, усадил Льва в кресло.

— Рассказывай про свой «Ковчег», а то одни сводки и видел. Чем дышит? Есть ли проблемы?

Лев, отбросив дипломатию, говорил четко и по делу: о дефиците специальной стали для аппаратов, о проблемах с снабжением, о кадровом голоде. Ворошилов слушал, кивая.

— Сталь будет, — отрубил он в конце. — Дам команду. По остальному… Делай, что должно. Используй все каналы, страна должна знать своих героев. И отблагодарить не забудет, когда победим фашистскую мразь. — Он встал и протянул Льву руку. Неожиданно крепкое рукопожатие. — Работай, товарищ профессор. Стране нужны и твои скальпели, и твои аппараты.

Лев вышел из обкома с чувством странной опустошенности. Проблемы не исчезли, но появился новый, мощный рычаг. И ответственность за его использование.

В конце октября, Льва ночью разбудил звонок и срочный вызов в его обитель.

Его ждал начальник одного из лагерей НКВД в Заполярье, майор Глухов. Крупный, некогда мощный мужчина, теперь бледный, с синюшным оттенком кожи, с трудом ловящий воздух. Случайный осколок на стрельбище вошел под ребро и застрял в перикарде. Местные врачи боялись подступиться. Отправили в Куйбышев, как в последнюю