Помчали прочь.

— Сюда!

Гробовский не успел ответить — вдруг почувствовал, как нога провалилась во что-то холодное, мягкое, податливое. Алексей Николаевич по инерции сделал еще шаг, пытаясь сохранить равновесие, и его вторая нога погрузилась во что-то вязкое по колено.

— Черт!

Он рванул ногу, но ее будто схватила железная рука. Вместо того чтобы выскользнуть, правая нога погрузилась еще глубже. Ледяная жижа заполнила сапог, сжав голень мертвой хваткой.

— Иван! — хрипло крикнул он, пытаясь вырваться.

Доктор обернулся и застыл в ужасе. Гробовский был по пояс в черной, пузырящейся жиже. Трясина. Она тихо, неумолимо засасывала его, издавая тихое, жуткое чавканье.

— Держись! — закричал доктор, отчаянно оглядываясь вокруг в поисках палки, ветки, чего угодно.

Выстрелы становились все ближе. В тумане уже угадывались неясные, бегущие тени. Злобные крики приближались.

— Брось меня! Уходи! — просипел Гробовский, чувствуя, как холод поднимается к груди. Каждое движение утягивало его глубже. — Спасайся!

— Молчи! — рявкнул Иван Павлович.

Он нашел длинную, корявую жердину и, растянувшись на кочке, попытался протянуть ее Гробовскому.

— Хватай!

Алексей Николаевич передал доктору наган, сам из последних сил ухватился за скользкое дерево. Иван Павлович уперся ногами и потянул. Мышцы на его руках вздулись от напряжения. Трясина с невероятной силой держала его и не желала отпускать свою добычу, чавкая и пуская зловонные пузыри.

В это мгновение из тумана, метрах в двадцати, вынырнула первая фигура бандита с поднятым ружьем.

— Ага! Вот они! — заорал он, целясь.

Выбора не было. Иван Павлович бросил жердь и вскинул наган. Грохот выстрела оглушил Гробовского. Бандит с криком рухнул в воду.

Но это был только первый. Следом из тумана появился еще бандит. Так и сидя в болоте, Алексей Николаевич, скосил и его.

Иван Павлович помог выбраться другу, и вдвоем они отошли к единственному укрытию — к реке.

Там их ждала лодка. Чертыхаясь и ругаясь, они оттолкнули ее от берега, запрыгнули внутрь. Лодка заскрипела, закачалась, поплыла.

Весь в болотной жиже, Гробовский схватил весла и принялся грести.

Они плыли молча несколько минут, приходя в себя. Только когда их лодка отошла на достаточное расстояние от берега, Гробовский позволил себе перевести дыхание.

— Алексей Николаевич! — счастливый, произнес доктор. — Как же рад тебя видеть!

— А как я рад тебя видеть! Не томи, рассказывай. Что случилось? Анюта Пронина видела, как вы с Рябининым дрались, а потом с обрыва упали… Того негодяя на берегу мертвым нашли, а вот тебя не обнаружили.

Иван Павлович закрыл глаза, словно отгоняя тяжелое воспоминание.

— Все верно. Прошел я до кладбища того злосчастного. Приметили там подозрительного человека. А это Рябинин. Представляешь — монеты мыл золотые, и это после всего, что он в селе натворил! В общем, драка завязалась. Мы упали… Рябинин ударился головой о камень на мелководье. Я видел, как он замер… — он сделал паузу. — А меня подхватило течение. Холод… ноябрьская вода… Она обжигала, как огонь. Я пытался грести, но сил не было. Удар о бревно… и все поплыло.

Он умолк, глядя на бегущую мимо воду.

— Очнулся я уже в лодке. Двое мужиков вытащили меня, как полено, полумертвого. Один из них… — Иван Павлович горько усмехнулся, — один из них оказался тем самым парнем, которого я когда-то лечил в Зарном. Федькой зовут. Узнал меня. Не знаю, то ли совесть заговорила, то ли расчет… но они не дали мне утонуть и не добили.

— Привезли в ту избушку? — уточнил Гробовский.

— Нет. Сначала в другое место, пониже по течению. Потом, когда я немного отошел, переправили на тот остров. Оказалось, я им… нужен. У них постоянно кто-то раненый. То при перестрелке с милицией, то свои между собой порешали, то просто в пьяной драке. Пулевые, ножевые… Гангрена, сепсис. Я был для них как дар с небес. Свой, бесплатный врач.

Он посмотрел на свои руки, словно впервые видя их.

— Они меня не стерегли как пленника. Стеречь было нечего. Куда я денусь с этого болота? Без лодки, без провианта? Да и здоровье у самого было никакое — после купания в ноябрьской реке едва воспаление легких не подхватил, три дня с температурой под сорок провалялся. Они дали мне понять: делаешь свое дело — живешь. Попытаешься сбежать — умрешь мучительной смертью где-нибудь в трясине. И я делал. Я оперировал, перевязывал, вытаскивал их с того света. Чтобы самому остаться в живых. Чтобы дождаться своего шанса. Попутно думал как сбежать, любую информацию ловил, сопоставлял, пытался понять где нахожусь. И вот решил сегодня ночью бежать.

Когда они все напились вчера вечером, я понял — это он, мой шанс. Прихватил ружье, правда без патронов и… пошел. Едва вышел, а тут ты…

— Пришел спасать тебя! — улыбнулся Гробовский.

Алексей Николаевич не сдержался, вновь обнял друга.

— Ну ладно, будет тебе!

Лодка, скрипя, ткнулась носом в илистый берег. Гробовский первым выпрыгнул на сушу и, повернувшись, протянул руку Ивану Павловичу. Тот выбрался медленнее, его ноги подкашивались от слабости. Он стоял, пошатываясь, и вдруг его взгляд, привыкший за недели плена к полутьме избы, зацепился за что-то на воде.

— Алексей Николаевич… — его голос прозвучал напряженно. — Смотри.

Гробовский обернулся. Вниз по течению, едва различимая в утренней дымке, двигалась вторая лодка. В ней сидело несколько человек. Даже на таком расстоянии было видно, что это не рыбаки.

— Погоня, — хрипло констатировал Иван Павлович.

Но вместо того чтобы паниковать, Гробовский лишь усмехнулся. Усмешка была широкой, почти радостной, и в ней не было ни капли страха.

— Нашли все-таки… — произнес доктор.

— Нашли, говоришь? — Алексей Николаевич скинул с плеч промокший вещмешок и с силой швырнул его на землю. — Отлично. А я уж думал, зря патроны берег. Ничего, сейчас мы устроим им теплый прием!

Он быстрым, уверенным движением вскинул «Зауэр», прицелился в приближающуюся лодку.

— Алексей, их же там четверо! Ты один! Они расстреляют нас!

— Четверо — это не десять, — Гробовский не отрывал взгляда от прицела. Его палец лежал на спусковом крючке. — К тому же у нас преимущество — они на реке как на ладони. Спокойной ночи, господа хорошие…

Раздался оглушительный выстрел. Тяжелая волчья дробь ударила в воду в метре от борта лодки, подняв высокий фонтан брызг.

— Ах, черт! Руки дрожат от холода!