Я развернулся и пошел к своему месту, чувствуя на спине жгучий взгляд Трубецкой и растерянный — Воронцовой. Третьим был заинтересованный и расчетливый взгляд Анастасии Муравьёвой.

Любопытно… За подобное оскорбление она могла бы устроить скандал. Однако не стала. Пожалуй, эта смертная расценила мое поведение как вызов.

Только уселся на свое место, в аудиторию вошла приемная комиссия в составе пяти человек. Экзамен начался. Лаборанты, отвечавшие за технические вопросы экзаменационного процесса, раздали нам билеты. Именно раздали, а не предложили выбор.

Вопросы по теории магии были сложными, запутанными, рассчитанными на глубокое знание предмета, если… если ты — человек. Я пробежался по ним глазами и мысленно усмехнулся. Элементарщина. Просто детский сад какой-то.

Когда подошла моя очередь отвечать, я вышел к столу комиссии. Декан Баратов, седовласый, крупный мужчина с пышными усами, смотрел на меня поверх очков, даже не пытаясь скрывать скуку. Первыми вызывали тех абитуриентов, которые считались самыми слабыми. Именно поэтому я оказался в начале списка. Передо мной уже прошли пятеро парней и все они ухитрились покинуть аудиторию быстрее, чем за полчаса. Вердикт, вынесенный им комиссией — валите с глаз долой, неучи, и готовьтесь к следующему году.

— Оболенский Сергей. Билет номер семь. Вопрос первый: опишите разницу между канальной и резонансной теорией передачи магического импульса.

Комиссия, пятеро седовласых мужей, включая декана, одновременно затрясли головами и защелкали языками. Видимо, этот вопрос считался сложным. А еще, судя по довольной физиономии Звенигородского, есть подозрение, что лаборанты, раздающие билеты, специально подсунули мне именно эту тему. Артём купил возможность выставить меня дураком. Затаил всё-таки злобу за вчерашнюю ситуацию.

Я вздохнул. Скука… Какая же, Великая Тьма, скука…

— Канальная теория, разработанная Архимагом Бругом в XVII веке, устарела и ошибочна, — начал я. — Она предполагает прямолинейное движение энергии от источника к цели, игнорируя кривизну магического поля. Резонансная теория, которую, кстати, впервые описал не Геллерт, как принято считать, а демон Азазель за три тысячи лет до рождения Геллерта, учитывает…

— Постойте, постойте! — перебил меня один из преподавателей, полный мужчина с взъерошенными волосами. — Какой еще демон Азазель? Это что за ересь?

— Это не ересь, профессор, — холодно парировал я. — Это история. Азазель в своем трактате «О пляске теней в пустоте» четко разграничил понятия внешнего резонанса, вызываемого артефактами, и внутреннего, основанного на воле оператора. Если бы Геллерт официально опубликовал его работу, а не сжег её сразу после прочтения, как еретическую, мы бы не тратили сейчас время на обсуждение примитивных допущений.

В аудитории воцарилась гробовая тишина. Преподаватели переглядывались. Декан Баратов смотрел на меня, будто видел нечто крайне удивительное.

— Продолжайте, Оболенский, — сказал он наконец, и в его голосе прозвучала неподдельная заинтересованность. — Да, коллеги, это… скажем так… информация из разряда секретной и не всем доступна, но Геллерт… он действительно создавал свои труды по одной рукописи, найденной во время раскопок древнего города… Потом эта рукопись действительно была объявлена еретической. В то время в Европе активно проповедовалась лишь одна вера… И ее последователи относились ко всему, что связано с некими демоническими сущностями, упоминаемыми в святом писании, крайне негативно. Любопытно, откуда вы это знаете, Оболенский?

Я скромно проигнорировал данный вопрос и продолжил отвечать.

Ну не объяснять же, в самом деле, смертным, что тот самый труд Азазеля мы писали с ним вместе. Отец наказал меня за что-то… Сейчас уже не помню за что… По-моему, это было очередное неудавшееся покушение на папу. Больше всего родителя разозлил факт неудачи. Он сказал, если берешься за дело, доводить его надо до конца. Мы с Азой почти месяц сидели в Цитадели моего Удела, сгорая от скуки. Вот и строчили всякие труды, от нечего делать, а потом подбрасывали их смертным, чтоб они просвещались.

Мой экзаменационный ответ произвел настоящий фурор. Все абитуриенты бросили свои билеты и слушали меня, открыв рты. Я рассказывал о магических теоремах, которые были азбукой для любого демона средней руки, но для этих людишек звучали как откровение из иного мира, что в принципе, не так уж далеко от истины.

Я говорил о структуре заклинаний, о связи магии и квантовой физики, о том, как энергия Тьмы (ее, конечно, пришлось заменить на «негативную энергетическую субстанцию») может быть использована для стабилизации сложных ритуалов.

Я ответил на все три темы своего билета, а затем начал отвечать на дополнительные вопросы комиссии, которые посыпались на меня со всех сторон. Это был уже не экзамен, а научный диспут. И я его вел, как пастырь и учитель, снизошедший до беседы с учениками.

В конце концов, декан Баратов поднял руку.

— Довольно, Оболенский. Вы… э-э-э… осветили вопросы своего билета с неожиданной стороны. Оценка… — Он посмотрел на своих коллег.

Те в один голос выкрикнули: «Отлично!»

— Оценка «отлично», — повторил Баратов. — И, молодой человек, все же где вы почерпнули эти… э-э-э… уникальные знания?

Я посмотрел на декана с легкой, почти незаметной усмешкой.

— В библиотеке, ваше сиятельство. В пыльных фолиантах, которые все давно забыли. Интернет — полезная штука, но только книги хранят настоящие, глубокие знания.

Я поднялся со стула, на котором сидел перед комиссией, повернулся и направился к своему месту. По аудитории пронесся гул. Я видел, как Звенигородский сжал зубы, понимая, что его подстава не удалась, а княжна Анастасия Муравьёва проводила меня задумчивым взглядом, поворачивая в пальцах свою серебряную ручку.

Первый бой был выигран. Теория покорена. Но впереди меня ждал зачет по практике. И для него мне нужен был артефакт или фееричный, оглушительный фарт. Как Темный Властелин я прекрасно знаю, фарт — ненадёжная штука. За него всегда приходится дорого платить. Так что, остаётся только один вариант — артефакт.

Я взял свои вещи и вышел из аудитории, чувствуя на себе десятки глаз. Сергей Оболенский уже не был невидимкой. Он стал неожиданной загадкой. А загадки имеют свойство притягивать внимание. И, что более важно, проблемы. Но я был готов ко всему. Игра только началась.

Глава 7

Три дня. Семьдесят два часа. Четыре тысячи триста двадцать минут.

Ровно столько времени было в моем распоряжении, чтобы я, Каземир Чернослав, наследник Империи Вечной Ночи, совершил невозможное: превратил жалкий сосуд Сергея Оболенского, полностью лишенный магии, из забитого неудачника в человека, способного если не поразить комиссию на практическом зачете, то хотя бы не опозориться вусмерть.

Невозможное для смертного, но отнюдь не