тысяч. Огромный табун лошадей под присмотром коневодов. Слоны, зембуреки с персами-лаучами. Даже своя артиллерия из захваченных английских пушек, которые обслуживали сманенные за большие деньги португальцы-наемники. Принцесса жадно смотрела, не отрывая глаз, не только на серьезных неулыбчивых рахиллов, но и на индусов генерала Радиши, половина которых давно распрощалась с шамширами и тальварами и обзавелась английскими ружьями, научившись худо-бедно из них стрелять. На храбрых гуркхов под руководством строгих урус-сардаров и их низкорослых помощников-джамадаров — уже великолепно державших строй, но лыбившихся от уха до уха, глядя с восторгом на меня, свое божество, разодетого как индийский наваб с жемчужным ожерельем на шее и груди и алмазным пером-сарпеч на белоснежной чалме (1).

Это Индия — надо соответствовать. И ковать свой образ, доступный массам и их восхищающий. В будущем этот нехитрый прием обзовут визуализацией, мифологизацией и архитипизацией имиджа политика для управления толпой избирателей. Так что социальные технологии будущего мне, будущему махарадже, в помощь…

Я заметил, что нет-нет, да скашивала принцесса глаза и на казацкую неполную сотню — пусть и малочисленную, но знаменитую на весь северный Индостан. Короля делает свита. О моей уже слагали легенды, расписывая в подробностях ее подвиги в Средней Азии, Афганистане и землях маратхов. О тех же Козине и Зачетове здесь говорили, не скрывая глубочайшего уважениях, как об отважнейших из отважных, моих ближниках и телохранителях. Даже интересно, какими достоинствами наградили сказатели страшнючего на рожу одноглазого Мусу? Про Кузьму понятно — у такого вождя, как я, не могло не быть своего пахлевана.

Но это еще не все! Наступил самый интересный момент — присягу начали приносить бывшие английские сипаи, раджпуты, «сыны царей» в высоких тюрбанах! Их красные мундиры ярким пятном выделились в общем строю, вызывая неподдельное изумление у непосвященных.

О, это была отличная оперативная комбинация, которую я провернул, нагло пользуясь своими знаниями социальной психологии. Запертые в казармах Форта-Уильям индийские солдаты уже были готовы сдаться после недельной осады, когда я появился и предложил переговоры. Потребовал, чтобы ко мне явились все «май балаам», старейшины раджпутов, называвшиеся субахдарами. После недолгого колебания они согласились, вышли из своих блокгаузов — все в мундирах с золотыми галунами, с эполетами у старших, в белых коротких штанах, босые и в сандалиях. Их насчитывалось немало — в каждой роте было два помощника офицеров и десять унтер-офицеров. С опаской, недоверием в глазах, все время оглядывались на гуркхов, державших в руках кукри. Ждали резни, подобной той, что случилась с европейцами. Но их провели ко мне, в Арсенал.

В этом высоком двухсветном здании под острой крышей имелся широкий коридор, в который выходили двери из пороховых погребов. Вдоль стен стояли уже пустые стойки, избавленные от запасных ружей. Их роздали людям Радиши. Отличный английский порох после долгих препирательств с Карповым мы поделили. Осталось решить судьбу ящиков с готовыми патронами — на них положили глаз казацкие начальники, но я не уступал. Несколько вскрытых ящиков и открытых бочек стояли прямо посередине прохода. Рядом стояла переносная печка с горячим котелком. В нем что-то булькало. Сюда и подвели переговорщиков.

Раджпуты приняли суннитский ислам несколько веков назад. Не фанатики, сохранившие многие индуистские обычаи, они, тем не менее, не могли не прийти в ярость, когда я устроил для них небольшое шоу. Многие из них понимали арабский, поэтому разговор шел без переводчика.

Без прелюдий и восточных реверансов сразу приступил к демонстрации.

— Патроны, которыми вас снабжали инглиси, подвергались предварительно осаливанию. Муса, покажи!

Татарин пробормотал очищающую молитву. Вытащил из ящика готовый патрон. Показал его раджпутам. Поскреб ногтем бумажную обертку.

— Мой денщик, предъявил вам защитную оболочку бумажного патрона, без которой он может разбухнуть от влаги или ссохнутся. Чтобы этого не случилось, скрученный патрон погружают в специальную массу.

Муса с отвращением отложил в сторону готовый патрон. Сипаи удивленно переглянулись. Тахтаров скорчил страшное лицо, выхватил из другого ящика заготовку патрона и аккуратно, удерживая его за накрученную ниточку, погрузил в котелок. Подержав минуту, вынул, покачал, давая остыть, и все с тем же отвращением на лице бросил патрон обратно в ящик.

— Субахдары! — возвысил я голос. — Вас, вероятно, уверяли, что патроны подвергаются вощению. Но это ложь. Смесь для осаливания состоит на три четверти из свечного сала, получаемого из свиньи, и лишь на четверть из воска. Бочки перед вами — можете убедиться! Каждый раз скусывая патрон, вы совершали харам! Вот что дала вам служба инглиси! За их грязные деньги вы отдали свою душу! (2)

Раджпуты яростно взревели. Но поверили не все. Слишком немыслимым показался им обман. Чрезмерным! К такому откровению они не были готовы. Многие подходили, проверяли патрон, трогали.

— Вам трудно уверовать в справедливость моих слов, — продолжил давить я и потряс в воздухе документом, написанным Брэддоком под мою диктовку. — Вот подлинное письмо генерал-губернатора Ричарда Уэсли. Прочту вам, что он пишет: «Нельзя не пожалеть, что эта прекрасная страна населена таким беспокойным и мстительным поколением, каковы здешние раджпуты. Чтобы их держать в узде, все средства хороши». Вам мало⁈

Я сделал паузу и оглядел потрясенных воинов, отказывающихся принять правду.

— Вам напомнить, как полки сипаев лишились самостоятельности? Пять лет назад у вас, субахдаров, отняли надежду на карьеру. Роты отдали безусым юнцам-инглиси, а вас всех превратили в унтер-офицеров, хоть многие из вас командовали даже батальонами. Почему так сделали? Чтобы отстранить вас от внутренних полковых дел, чтобы скрыть обман с патронами!

Тут я, конечно, откровенно наврал. Реформу в туземных войсках провели из простого недоверия к лояльности сипаев, а также потому, что на них стали возлагать более серьезные надежды, чем как на вспомогательные войска (3). Сути это не меняло. Моя стрела попала в цель. Многие старшие из «май балаам» принялись шипеть, брызгать слюной и срывать с груди золотые галуны, а с плеч — эполеты.

Я не унимался.

— Вы считаете меня таким же фарангом, как ваши господа, не готовы верить мне на слово. Мой помощник, Муса Тахтаров — ваш единоверец. Этого мало? А слову принцессы Майсура, дочери падишаха Типу Султана, поверите? Нур Инайят Хан, покажись!

Мой голос пролетел над толпой. Из внутренней караулки при входе в арсенал, словно экзотическая птица, выплыла моя Лакшми — в красном, вышитым золотом наряде, называвшимся лехенга-чоли. Намного более закрытый, чем сари, его часто надевали на мусульманскую свадьбу. В представлении принцесса не нуждалась — успела примелькаться внутри Форта-Уильям за два года заточения. И все же ее явление вызвало вздох изумленного