Эйнар стоял на самом краю воды, прямой и недвижимый, как скала, против которой сражались волны.

— Слушай, брат! — прогремел его голос. — Слушайте, все, кто пирует в чертогах Одина! Ты пал с оружием в руках! Ты не согнулся, не отступил! Ты пьешь теперь мед из черепа поверженного врага! Но твое дело не окончено! Клянусь кровью, что течет в моих жилах! Клянусь топором, что никогда не выпущу из рук! Сигурд заплатит! Он и весь его проклятый род! Я увижу, как его черная душа упадет в бездну Хельхейма! Пусть этот огонь осветит тебе путь к пиршественному столу, а моя клятва будет факелом, что осветит мне дорогу к мести! До встречи, брат! До встречи в Вальхалле!

Мы стояли рядом с ним, и эта клятва стала нашей. Мы были больше, чем выжившие. Мы были мстителями. Тихими, сплоченными, неумолимыми, как сама Судьба. Тела врагов мы оставили там, где они пали. На растерзание ветру, воронам и крабам. Пусть сгниют, как подобает предателям. Никаких почестей. Никакого покоя. Только забвение.

На следующее утро, едва забрезжил рассвет, мы начали погрузку. Трофеи, припасы, бурдюки с пресной водой — все старательно укладывалось на палубу. Карви, такой надежный и вместительный друг, теперь казался громадным, почти неподъемным исполином.

— Гребем отсюда, — скомандовал Эйнар, занимая место у руля. Его руки легли на тяжелые вальки уверенно. — Я буду править. Эйвинд, дуй на правый борт. И смотри в оба за горизонт, — вдруг какая посудина нарисуется… А ты, Рюрик… Садись напротив Эйвинда и постарайся не заблевать мне весь борт.

Мы оттолкнулись от берега. Первые гребки были пыткой. Длинные, неуклюжие весла в руках двоих изможденных мужчин казались бревнами. Карви медленно, нехотя, развернулся и начал набирать ход. Вскоре мышцы на руках, спине и плечах загорелись адским огнем. Дышать стало нечем. Мы работали в унисон, молча, стиснув зубы, слыша лишь собственное хриплое дыхание и короткие, отрывистые команды Эйнара.

— Легче правой! Волна слева, готовься! Гребите! гребите! Раз-два! Раз-два!

Море вокруг было обманчиво прекрасным. Солнце играло на воде, превращая ее в переливающееся, живое бирюзовое полотно. На глубокой воде оно отливало темным, почти черным кобальтом, а на мелководье сквозь хрустально-чистую толщу виднелось дно, усыпанное белым песком и темными валунами. Это была холодная, бездушная красота. Она не сулила ни гостеприимства, ни пощады. Мы были крошечной щепкой в этом безграничном царстве, и наша жизнь зависела теперь от силы наших рук, выносливости наших спин и мудрости старого морехода у руля.

Прошло несколько часов. Адская боль в мышцах притупилась, превратившись в глухую, ноющую ломоту. Тело работало на автомате, и у мозга появилась возможность думать.

И мысли эти были мрачными, как туча на горизонте. Сигурд прислал по нашу душу целый, хорошо вооруженный отряд. Это была спланированная операция. И если так… то его люди уже могли быть в Альфборге…

А еще… это видение. Оно без конца всплывало в памяти с навязчивой и пугающей четкостью. Синий плащ. Широкополая шляпа. Пустая глазница. Мудрый, тяжелый взгляд единственного глаза. И ворон. И тот жест… Большой палец, поднятый в немом, всевидящем одобрении.

Я посмотрел на Эйвинда. Он сидел на своей скамье, его спина была мокрой от пота, но он не сбавлял ритма.

— Эйвинд… там, в бою… мне привиделось…

Он повернул ко мне свое усталое, обветренное лицо.

— Что кто-то из богов наблюдал за тобой?

Я с удивлением кивнул.

— И как он выглядел? Что за бог был рядом с нами? — спросил Эйвинд, немного напрягшись.

— Судя по всему, Один… — буркнул я. — Он улыбался и был рад нашим подвигам.

Эйвинд на какое-то время задумался а потом сказал:

— Не каждому такое выпадает, Рюрик. Всеотец указал на тебя перстом. Благословил твою ярость. Твое неистовство.

— Это… хорошо? — спросил я, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

— Ха! — Эйвинд плюнул за борт. — Спроси у тех, кого ты вчера отправил к Хель. Хорошо или нет. Внимание Одина… оно как удар молнии в шторм. Может осветить путь к славе. А может спалить мачту и корабль дотла. Спокойной жизни тебе он не сулит. Но это честь… великая честь! Ты стал Его орудием!

Он говорил это с суеверным трепетом, и в его словах я нашел странное, языческое оправдание. Оправдание той чудовищной жестокости, на которую я оказался способен. Неистовству в бою. Холодному, методичному добиванию раненых. Это был не я. Вернее, не только я. Это была ярость, благословенная самим Богом-Воином, Богом-Висельником, Богом-Мудрецом. И этот факт одновременно ужасал и давал какую-то первобытную, дикую уверенность. Я переступил через последний рубеж цивилизованного человека. И нашел по ту сторону силу. Древнюю, как сам мир, и столь же безжалостную.

При этом я совсем не хотел думать о галлюциногенах, подмешанных в зелье берсерка. Я не хотел искать всему этому научное обоснование. Разум стучался в эту мысль, но сердце было против… Ибо слаб человек…

* * *

Сигурд Твердая Рука стоял на самом краю Гранборга, там, где поселение переходило в чахлые, нищие хуторки. Воздух здесь был другим. Стоячим, тяжелым. Тошнотворный запах разложения витал над одним из покосившихся домишек с заколоченной ставней, пробиваясь даже сквозь резкий соленый ветер.

Молва о странной хвори, скосившей семью рыбака, уже ползла по округе, обрастая нелепыми и жуткими подробностями. По приказу Сигурда его дружинники оцепили подходы, отселив испуганных соседей. Теперь здесь царила гробовая, неестественная тишина. Слишком тихо для места, где должны быть слышны крики детей и лай собак.

Рядом с ярлом стояла простая деревянная повозка, запряженная одной тощей, облезлой лошаденкой. В повозке покоились бочонок с водой и холщовый мешок с сушеными рыбой и черным хлебом.

Скрипнула ржавая петля. Из темного провала двери, похожего на вход в склеп, вышли двое. Мальчишки. Старшему — лет десять, младшему — семь, не больше. Они были бледны, как мел. Кожа натянулась на скулах, грозясь порваться от легкого движения. Глаза провалились и лихорадочно блестели. Они шатались, еле переставляя ноги, опираясь друг на друга. Чума. Или что-то очень на нее похожее. Смерть уже витала над ними незримым крылом.

Сигурд и его воины оставались на безопасном расстоянии. Ярл сделал шаг вперед, его тень легла на детей длинным искаженным пятном.

— Ну что, воины? — его голос прозвучал громко и неестественно в звенящей тишине. — Есть еще силы держаться?

Старший мальчик кашлянул, и этот звук напомнил Сигурду треск ломающихся костей. Малец кивнул, с трудом подняв голову.

— Хотите в Вальхаллу? — продолжал Сигурд, и в его голосе зазвучали металлические нотки. — Хотите обеспечить себе место у пиршественного