Проводил до номера и двинул к себе, пытаясь придушить чувство сожаления. И, как ни странно, угрызения совести. Я не изменил супруге, но в мыслях согрешил.

Потом простил себя, не нужно быть к собственной персоне избыточно строгим, какой процент мужиков не устоял бы нырнуть за обтянутой джинсами попой в её номер? А я не такой, не такой, не такой… Хоть душа у меня живая, не мёртвая, тело и инстинкты тоже.

По возвращении в номер позвонил домой, как и в предыдущие вечера, узнал последние новости: кто из детей накосячил, как Сашенька кушал, что делали днём. Признался, что здесь сгущаются тучи, оставлен в качестве живца и не знаю, когда ситуация разрешится. Валя не стала бросать банальное до неприличности «будь осторожен», только посоветовала излишне не высовываться.

Немного не по адресу… Невидимая пружина выбросила меня из постели в семь утра, к восьми уже был около ДРСУ, наблюдая ту же картину: четыре дамы вылезли из такси, видно, другого транспорта не признают, да прикатил грузовик, в этот раз один. Следить за ним не стал и отправился прямиком в приёмную.

— Директора и главного инженера, как я понимаю, на месте нет и не бывает, — я без приглашения взгромоздился на стул около золотой женщины-Клондайк. — Они прописаны, если верить вашим кадровым документам, по несуществующим в природе адресам. Это, вообще, реальные товарищи или литературные персонажи? Далее. Дорожно-ремонтные работы, на которые осваиваются довольно большие средства, не производятся вообще, якобы отремонтированные дороги выглядят так, будто их бомбила авиация НАТО. Позавчера из-за бездорожья едва не начались роды у беременной женщины прямо посреди полей — у машины «скорой помощи» банально отвалилось колесо. Роженица вполне могла погибнуть, как и ребёнок. Скажите, по-вашему, это нормально?

Она смерила меня взглядом взрослого усталого человека, услышавшего детский лепет.

— Ничем не могу помочь. Ситуацию вам разъяснит директор облдорстроя товарищ Савушкин. Набрать ему?

— Наберите и передайте услышанное от меня. Ваше ДРСУ — одна видимость, и я не понимаю, как вы функционировали годами столь нагло и неприкрыто. Элементарная проверка, даже столь поверхностная как наша, вскрывает фикцию моментально.

— И ничего не меняется, товарищ проверяющий. Как и со следующей комиссией тоже.

— Почему?

— А это товарищ Савушкин вам объяснит. Как объяснил начальнику вашей бригады. Я не уполномочена. Ждите! — она подняла телефонную трубку и накрутила диск. — Пётр Викентьевич? Товарищ из Москвы у нас сидит. Говорит, ДРСУ наше — липовое, работает лишь на бумаге. Что? Нет, я ничего ему не объясняла… Да, лучше вы.

— Мне назначена аудиенция? — спросил, когда золотоноска положила трубку на аппарат.

— Конечно. Будьте любезны посетить Петра Викентьевича к 14−00, если вас не затруднит. Получите ответы на все интересующие вас вопросы.

— С удовольствием!

Напористая натура брала своё. И КГБ в Москве, и Калинкович велели ждать развития событий, я не послушался и ускорил. Понятно почему — каждый день в Волгограде, в атмосфере неочевидной угрозы со стороны дорожников, искушаемый соблазном нырнуть в Леночку, я чувствовал себя лишним и хотел в Москву. Если Гордиев узел развязывать слишком долго, не проще ли его рубануть?

Проболтался по городу, пообедал в кафе, не желая возвращаться в «Интурист», где запросто мог нарваться на бригадира и получить нагоняй от Калинковича «не лезь вперёд батьки в пекло».

Областное дорстроевское объединение находилось практически в самом центре города, не обременённое хоздвором со строительной техникой, обычное административное здание. Я кинул «волгу» у главного входа на стоянке и ровно в 14−00 переступил порог приёмной.

— Я — Сергей Борисович Брунов из московской ревизионной бригады. Товарищ Савушкин меня ожидает.

Его секретарша была гораздо сексапильнее, чем в приёмной ДРСУ, вероятно, исполняя дополнительные обязанности кроме протокольно-служебных. По крайней мере, смотрелась именно так.

— Пётр Викентьевич? — та тиснула клавишу селектора. — К вам Брунов из Москвы.

— Пропусти! — булькнуло в динамике.

Вторая половина рабочего дня только началась, в приёмной терпеливо ждали ещё двое, но меня Савушкин предпочёл принять вне очереди. Какая честь!

Он был предельно откровенен, ничего не пытался отрицать.

— Труд в дорожно-ремонтных управлениях оплачивается из рук вон плохо. Мы ограничены нищенскими тарифами, спускаемыми Москвой. Если платить по столько, народ разбежится вообще, 300 рублей на нос несложно в наше время заработать, не впахивая зимой и летом, в мороз и в жару, в ливень и в сушь на открытом воздухе. Некому будет хоть как-то латать ямы.

— И вы придумали… — начал я, но не успел закончить.

— Нет, не мы. Такое творится всюду в СССР. От руководства отрасли и до начальника ДРСУ приходится ловчить, чтоб остающиеся в строю рабочие получили надбавку к зарплате. Неофициально, конечно. Схема шита белыми нитками, прикрыта фиговым листком. Любая проверка выводит меня и моих подчинённых на чистую воду. Да, Савушкина несложно посадить. А кто организует ремонт? Без меня остатки дорог смоет весенний паводок.

— Калинкович вошёл в положение?

Мерзость происходящего как-то облетела стороной эмоциональную сферу. Поинтересовался о причастности прямого начальника к преступной деятельности легко, мимоходом.

— Естественно. Вы войдёте тоже, коль голова на плечах, и не хотите её терять, — он небрежно пихнул в мою сторону пухлый конверт. — У себя пересчитаете то, что внутри, потом поставите подпись под актом о выявленных нарушениях и рекомендованных мерах по исполнению. Надеюсь на ваше благоразумие. Или придётся принять иные меры для сохранения дорожно-строительной отрасли в области.

Маски сброшены, карты открыты. Толстяк говорил приветливо, но одновременно жёстко и убедительно: или ты с нами в доле, или труп.

По большому счёту, меня охраняют документы, оставленные в Москве в КГБ — об участии в оперативной комбинации по внедрению в преступное сообщество. В портфеле едва слышно шелестит кассета магнитофона «Весна», выручившего ещё в Тольятти, записывая слова шантажа. Отказаться означает попасть под пулю при выходе из облдорстроя или на ступеньках гостиницы.

Я не стал рисковать, сгрёб конверт в портфель и, пожав уроду толстую руку-котлету, двинул на