случкой, и разбудит всё начальство лагеря. Женщин здесь хватало, так что было кому ноздри раздувать. Да и замполит с Карениным не могли не услышать вопли и должны были явиться по первому зову.
Поэтому и злить продолжила, вкладывая в слова сарказм:
— И остаться голой, как вы, в силу своего слабого зрения, и предположили?
— Переодеть! Немедленно переодеть!
— Щас, — буркнула я в ответ, оправляя юбку, — а носить их когда прикажете? Когда мне будет столько лет, сколько вам? Тогда уже поздно.
— Что⁈ — крик мымры достиг самой высокой ноты. — Завтра же эти трусы будут предметом комсомольского собрания, и ты ответишь, где приобрела подобное уродство.
Представила предмет обсуждения на комсомольском собрании. Прямо потянуло поинтересоваться: её школа превратила в такую, или у неё это с детства?
А глядя на обеих барышень, можно было легко догадаться, что по поводу уродства они бы с ней поспорили и горели явным желанием узнать, где такое можно приобрести. Только по этой причине решила ответить:
— Между прочим, это бельё продаётся в Социалистической Республике Болгария, куда каждый год ездят тысячи женщин. И будьте уверены, они его покупают и носят.
— Так это же женщины! — взвизгнула мымра. — Какое отношение ты имеешь к ним?
У меня даже язык где-то залип от возмущения. В принципе, не столько от её слов, сколько от того, что ни Каренин, ни Валера до сих пор не пришли на выручку. А то в лагере два жениха имелось, а по факту — сирота казанская. А бывший так вообще отморозился, по сути никак не отреагировав на живучесть Бурундуковой. Вот и приходилось самой отбиваться.
— Что значит «какое»? А я кто? Кончита Вурст?
Мымра раскрыла рот, чтобы ляпнуть какую-нибудь глупость, но в этот момент в палатку проскользнула ещё одна женщина. Вполне миловидная, лет сорока, и в платье, могла голову отдать на отсечение, приобретённом у форцовщиков. А её длинные волосы были собраны вверх в идеальную причёску. В моё время стилисты за такое неплохо бы содрали.
Её я видела впервые, но и она, вероятно, была не из последнего состава, потому как глянула на мымру совершенно недружелюбно.
— Ольга Павловна, что за крики вы устроили? Вас слышно даже за дальними палатками. И почему прерван активный отдых в честь открытия слёта? У нас договор с музыкантами на два вечера: открытие и закрытие слёта. А они говорят, что вы запретили им выступать. Вы можете объяснить причину?
— А вы сами гляньте, Екатерина Тихоновна, — мымра хоть и уменьшила свой голос на пару октав, но визгливость никуда не исчезла, — комсомолка и носит вместо трусов непонятно что. Всё равно что голая. Сейчас отплясывала нечто абсолютно чуждое советскому обществу, так ещё её юбка взлётала вверх. Мало того что совершенно неприлично всё это выглядело, так вы бы глянули, как на это отреагировали комсомольцы. Смотрели на голые ягодицы с явным осуждением. И несмотря на её поступок во время пожара, о котором нам сегодня рассказывали, многие комсомольцы высказались за то, чтобы провести комсомольское собрание и осудить действия Бурундуковой как чуждые нашему обществу.
На счёт «смотрели с осуждением» — это она, конечно, ляпнула с больной головы, а тем более за многих комсомольцев. Кроме Гольдман, никто не будет возбухать, но ей в бикини ходить противопоказано. Для этого нужна красивая попка, а не тощие ягодицы.
Видела я на видео, как порхает юбка: едва заметно, а уж в полумраке, хоть кто-то и направил на меня фонарь во время танца, так это одно мгновение. Лёгкая эротика, и смотрится гораздо симпатичнее, чем в классе, когда какая-нибудь девчонка наклоняется за упавшим мелом. Много кривотолков потом? Да никаких. А если и порхнула юбочка чуть выше, так кроме дискомфорта в штанах и восхищения ничего вызвать не могла. И если бы мымра не заорала в микрофон, как полоумная, так каждый затаил бы воспоминания в себе. Это ведь танец был, а не стриптиз.
Екатерина Тихоновна не перебивала. Молча выслушала монолог англичанки и только тогда задала свой вопрос:
— Вы меня, Ольга Павловна, не услышали? Я спросила, почему вы запретили ансамблю играть?
— Именно из-за этого, — голос мымры снова полез вверх.
Екатерина Тихоновна вытянула губы, причмокнула и, глянув на барышень, сказала:
— Юля, Света, я вас не задерживаю. Мы сами разберёмся, — и, когда девушки поспешили на выход, обратилась к старушке: — а вы, Вера Фёдоровна, тоже так считаете?
Бабулька улыбнулась, не разжимая губ, и слегка ворчливым тоном проговорила:
— Глупо закрывать конюшню, если лошадь уже сбежала. Всё течёт, всё меняется. Женщинам хочется выглядеть красиво не только на людях, и это понятно. А раз подобное бельё продают в Болгарии, значит, его носит половина населения СССР. Но всё же мне кажется, что для шестнадцатилетней молодой особы ещё рано примерять такое и привлекать к себе нежелательные взоры.
— Вот! — тут же поддакнула мымра.
— Ольга Павловна, я вас уже выслушала. Пожалуйста, подождите меня около моей палатки. Нам нужно с вами кое-что обсудить. И не забудьте сказать музыкантам, чтобы продолжили играть, — Екатерина Тихоновна дождалась, когда за англичанкой опустился полог палатки, и, обернувшись к старушке, проговорила: — спасибо, Вера Фёдоровна, а сейчас позвольте мне остаться наедине с этой молодой особой, — и она улыбнулась.
— Конечно, — кивнула старушка, — я и пришла сюда, чтобы эта мымра не сожрала девочку.
И она засеменила к выходу. У меня даже шея вытянулась. И ведь не ослышалась, она её мымрой назвала. Бинго!
— Значит, ты есть та самая Бурундуковая? Уже наслышана. Ну тогда будем знакомиться. Меня зовут Екатерина Тихоновна. Я назначена директором лагеря и ответственной за проведение мероприятий. Всё вокруг подчиняется мне.
Я кивнула. Ну вот, и с главным боссом удосужилась поручкаться. И только непонятно, каким боком вояки? Тоже у неё в подчинении? Решила, что этот вопрос можно и у Каренина уточнить. Только сначала выяснить, что у него со слухом, назвать букой и подуться для острастки.
— И что на тебе? — поинтересовалась Екатерина Тихоновна.
Подумала, тоже захочет посмотреть. Вспомнилось, как мама Люси на подобное отреагировала.
Но она лишь улыбнулась и спросила:
— Бикини?
Кивнула.
— Удобно?
Снова кивнула.
— А что за танец антисоветский? — она рассмеялась.
— Да какой антисоветский, — я тоже улыбнулась, — обычный танец.
— Но всё равно. Представляешь, сколько у мальчишек будет повода