Сразу после финального свистка и отдачи должного болельщикам, которые пришли поддержать сборную Советского Союза, мы отправились в аэропорт. Товарищеские игры главной команды страны — это, конечно, важно. Но впереди у нас стояла задача, перед которой меркло практически всё. Нужно было добивать «Порту» и выходить в финал Кубка Чемпионов.

Малофеев прекрасно это понимал и распланировал сбор национальной команды таким образом, чтобы торпедовцы были в расположении своего клуба уже на следующее утро после игры в Тбилиси. Мы заехали на базу за полночь практически в том же составе, что и выходили на поле в Грузии, за исключением Протасова и Литовченко.

Парни не могли принять участие в матче с «Порту» из-за регламента, поэтому Стрельцов решил не запирать их на базе вместе со всеми остальными. Зачем, если играть им в следующий раз только 2 мая? По иронии судьбы, это будет первый матч, в котором бывшие футболисты «Днепра» встретятся с командой, которая дала им путёвку в большую футбольную жизнь и в которой они впервые в своей карьере стали чемпионами страны.

Мы же, все остальные футболисты «Торпедо», как обычно, заперлись на базе и приступили к подготовке к ответному матчу полуфинала с «Порту».

Я никогда не жаловался на какие-то ментальные проблемы. У меня всё с душевным здоровьем всегда было очень хорошо. И настолько хорошо, что я не помню ни одного случая, чтобы перед матчем, например, у меня была бессонница. Даже перед финалами чемпионатов мира и Европы я спал как сурок. Хорошо и безмятежно. А на мой взгляд, крепкий сон перед такими событиями как раз и показатель того, что с нервами всё в порядке.

Но почему-то сейчас, перед ответным полуфиналом с «Порту», меня буквально накрыло.

Я не знаю даже, как это сказать. Не паническая атака, а что-то другое. Я буквально чувствовал, как меня трясёт от того, что я боялся не оправдать ожиданий.

Пытаясь анализировать эту ситуацию, я вдруг понял, что я действительно боюсь. Отчаянно не хотелось уходить из «Торпедо» проигравшим. Эта команда стала для меня вторым домом, второй семьёй. И подвести её вот сейчас, в момент, когда я расстаюсь с этой второй семьёй, но при этом мы стоим на пороге главной победы в истории клуба… А Кубок Чемпионов вполне можно так назвать. Это по-настоящему страшно.

И в результате я попал в такую спираль. Мысли о том, что я могу не справиться, о том, что я покидаю команду, как-то накручивали меня, накручивали. И в результате от той блестящей формы, в которой я вышел на матч против сборной Швеции несколько дней назад, остались одни руины.

Вот буквально был футболист сборной Советского Союза Сергеев — и нет футболиста Сергеева.

Мы перенесли два домашних матча. 7 апреля должны были играть с ЦСКА — перенесли. 23 апреля должны были играть с «Шахтёром» — перенесли, прямо на следующий день после полуфинала. Осенью будем добирать эти игры. Уже без меня. Уже без Заварова.

Всё ради Кубка чемпионов. Всё ради этого полуфинала. Всё ради шанса выйти в финал и выиграть главный клубный турнир Европы.

И вот теперь я психологически разваливаюсь. За три дня до матча.

Я лежал ночью в своей комнате на базе, смотрел в потолок. Заваров похрапывал на соседней кровати. А я не мог уснуть. Мысли крутились в голове, как белки в колесе.

Что, если я сыграю плохо? Что, если подведу команду? Что, если из-за меня мы проиграем?

Это последний большой матч перед моими болельщиками. Последний шанс выиграть что-то действительно великое с «Торпедо». И я боюсь облажаться.

Часы тикают. Времени мало. И я разваливаюсь на части.

20 апреля. До матча оставалось чуть больше двух суток. После вечерней тренировки Стрельцов вызвал меня к себе в кабинет.

— Присаживайся, — сказал он, кивнув на стул напротив стола.

Я сел. Эдуард Анатольевич налил два стакана чая, придвинул один мне.

— Как дела? — спросил он.

— Нормально, — ответил я автоматически.

Стрельцов посмотрел на меня внимательно. Долго молчал. Потом вздохнул.

— Слава, я тренирую достаточно давно. И вижу, когда у футболиста что-то не так. У тебя что-то не так. Что случилось?

Я хотел соврать. Сказать, что всё отлично, что я в порядке, что готов рвать и метать. Но не смог. Слова застряли в горле.

— Боюсь, — наконец выдавил я. — Боюсь облажаться.

Стрельцов кивнул. Не удивлённо, а скорее понимающе.

— Расскажи.

И я рассказал. Про то, как накручиваю себя. Про то, как боюсь подвести команду. Про то, что это последний большой матч перед своими болельщиками, и я отчаянно не хочу уходить проигравшим. Про то, что «Торпедо» стало моей второй семьёй, и предать её сейчас — непереносимо.

Говорил минут пятнадцать, не останавливаясь. Стрельцов слушал, не перебивая. Иногда кивал. Иногда делал глоток чая.

Когда я закончил, в кабинете повисла тишина.

— Понимаю, — наконец сказал Эдуард Анатольевич. — Я через это проходил.

Я посмотрел на него удивлённо.

— Вы?

Стрельцов усмехнулся.

— Да. Я. Думаешь, я не боялся? Не накручивал себя?

Он откинулся на спинку стула, посмотрел куда-то в сторону. В прошлое.

— Ты знаешь что я в своё время оказался без футбола. Надолго. Очень надолго. И это было… страшно. Я подумал тогда, что подвёл всех, не только себя свою семью и друзей, А вообще всех. Многотысячную армию болельщиков «Торпедо». Многомиллионную сборной Советского Союза. Я подвёл их, и они имели полное право ненавидеть меня.

Эдуард Анатольевич замолчал. Я не решался что-то сказать.

— Это грызло меня, — продолжил он тихо. — Каждый день. Каждую ночь. Я просыпался и думал: вот оно, моя жизнь кончена. Футбол кончен. Всё, что я любил, всё, ради чего жил — кончено. И это была моя вина.

Он посмотрел на меня.

— Но знаешь что? Я прошёл через это. Выдержал. Вернулся. И теперь сижу здесь, разговариваю с тобой. С капитаном «Торпедо», чемпионом мира, одним из лучших футболистов планеты.

Стрельцов налил ещё чаю.

— Ты боишься подвести команду. Это нормально. Это значит, что тебе не всё равно. Но знаешь, в чём твоя ошибка?

Я покачал головой.

— Ты думаешь, что всё зависит только от тебя. Что если ты сыграешь плохо, мы проиграем. Но это не так. У нас команда. Одиннадцать человек на поле. Плюс запасные. Плюс тренерский штаб. Мы все вместе. И если ты вдруг споткнёшься, мы тебя подхватим. Так же, как ты подхватывал