Пограничник. Том 10: Тень «Пересмешника»
Глава 1
Солнце, привычным делом, нещадно пекло с раскаленного неба.
Пахло пылью и навозом. Тянуло дымком. Где-то растопили печь, чтобы приготовить еду.
Муха посмотрел на часы. Я знал, что времени было около трех дня.
— Нам сюда. В этот переулок, — сказал старлей и махнул нам рукой.
Мы завернули на достаточно широкую по местным меркам улочку, с двух сторон зажатую линиями дворов, глиняных дувал и крепких саклей с плоскими крышами.
Позади, со стороны площади, слышалась приглушенная музыка. На бронетранспортере включили «Катюшу», переиначенную на восточный лад. Звучавший в ней баян имитировал звучание рубаба, ритм отбивала дойра — местный аналог бубна.
Раздача гуманитарной помощи шла полным ходом. Большую часть дня мы потели под жарким солнцем, разгружая машины от ящиков с едой, медикаментами, водой и солью. И только к трем часам дня Муха договорился с капитаном Мироновым, чтобы мы могли отойти по собственным делам.
Шли, к слову, без оружия. Я нес на плече тяжеленную камеру и время от времени заглядывал в объектив, делая вид, что снимаю местные виды. А вот людей «снимать» не стал. Это было чревато проблемами, решать которые нам было совершенно не по душе.
На дороге было многолюдно.
Безучастные старики, сидевшие на завалинках домов или на подушках в тени дувал, курили кальяны или трубки. Провожали нас безэмоциональными взглядами своих выцветших глаз.
Женщины сторонились. Ниже опускали головы, когда мы проходили мимо. Мужчины же, напротив, посматривали с настороженностью. Иногда с настоящей враждебностью.
— Не смотрите на них, — сказал Муха, когда заметил, что Волков пялится на крупного мужика в чалме и с аккуратной черной бородой. — Нам лишних проблем не надо.
— Ты посмотри. Некоторые глядят так, — стал сетовать на это Волков, — будто тут же разорвать готовы.
— Многие ночью пойдут в горы с оружием, — проговорил я, вешая тяжелую камеру на плечо.
Только детишки оставались по-детски непосредственны.
Когда мы снова завернули за угол, на нас напала целая стайка мальчишек и девчонок. Они, словно мошкара у фонаря, кружили вокруг нас. Спрашивали: «Как дела?» — на ломаном русском, явно не понимая значения этих слов. А еще кричали: «Дай!» — и протягивали нам худенькие смуглые рученки.
Пришлось поделиться с ними тем, что у нас было при себе. Я расстался со всем своим кусковым сахаром, который прихватил как раз на такой случай. Муха отдал детям несколько конфет и подарил какому-то пацаненку старенький перочинный ножик.
Волков ворча расстался с полурастаявшей шоколадкой, что хранил в кармане ко все никак не наступавшему обеду.
Кое-как мы прорвались сквозь детишек и шмыгнули в переулок. Пройдя узкой дорожкой, попали на соседнюю улицу.
— Это здесь, — сказал Муха, — наш первый «друг» будет ждать нас вон в той чайхане.
Чайхана представляла собой низкое глинобитное строение у развилки дорог. К ней приладили широкий навес из тростника, под которым стояли несколько столиков с табуретами. За одним из них сидели какие-то старики. Они покуривали трубку и, казалось бы, совершенно не обращали на нас никакого внимания.
— Вы упомянали четверых, товарищ лейтенант, — напомнил я. — Почему первый именно этот?
— Джамиль? — Повернулся ко мне Муха. — Остальные — просто местные. Они рассказывают слухи и последние новости. Говорят, что видели. Но поверхностно. А вот Джамиль… Джамиль другое дело. Это тот еще фрукт. С ним нужно осторожнее.
Когда мы вошли в чайхану, нас тут же окутал душистый аромат чая. Нос принялся щекотать жирный запах жареного курдючного сала.
Внутри чайханы было бедненько, но чисто и опрятно.
В большой общей зале были неровные, немного пузатенькие беленые стены и утоптанный в камень земляной пол. Стены украсили цветастыми, но тускловатыми от пыли коврами.
У входа стояла лавка, на которой покоился красивый кальян.
А у дальней стены, в центре стоял большой глиняный очаг; на его огне на железной треноге грелся пузатый самовар. Под ним на вертеле жарились большие куски курдючного жира.
Было здесь еще несколько низеньких деревянных столов с еще более низкими табуретками. За одним сидели какие-то афганцы. За дальним — седой старик.
В углу я увидел полки с глиняными пиалами и жестяными банками чая. На столах — потертые скатерти в ярких крапинах. Табуреты застелены грубой тканью.
Из широкой арки, завешенной полосатым пологом, видимо, была кухня. Там кто-то гремел жестяной посудой.
Над очагом, почти под самым потолком я заметил черно-белую фотографию. На ней оказались запечатлены двое мужчин. Один — полноватый и низенький, но улыбчивый афганец лет двадцати пяти. Рядом — советский офицер. Позируя, они обнимались, глядя в объектив.
Муха шагнул с порога, и каблуки его кожаных сапог защелкали по утрамбованной земле.
В кухне немедленно началась суета. Наружу выглянул полный бородатый мужчина. Не молодой, лет пятидесяти, он тут же улыбнулся, показав нам несколько отсутствующих зубов. Потом зыркнул узенькими лукавыми глазками.
— Товарищ! Борис Игоревич! — воскликнул мужчина, радостно разведя руки. — Давно мы с вами не видались! Ой давно! Думал, может уже ко мне и не заглянете!
Мужчина потопал к нам. Он носил поношенные, но чистые рубаху и шаровары. Лысеющую голову прикрывала пестрая тюбетейка.
Несомненно, это и был тот самый Джамиль, о котором говорил Муха.
— Ай! Очень рад, очень рад! — захлопотал он, словно квочка. — Может, чего хотите? Может, ты, дорогой Борис Игоревич, и друзья твои желают покушать? Может, чаю? Лепешки есть! Свежие, только с печи!
Муха наградил сначала меня, а потом и Волкова хитроватым, но прохладным взглядом.
— Можно, — кивнул он.
— Ой, сейчас подам лучший чай, что есть! Может, и покушать? — заискивающе глянул на него.
— А может, ты с нами откушаешь? Сядем-посидим, — кисловато улыбнулся Муха. — Как в старые добрые.
Улыбка не сошла с лица Джамиля, но маленькие глаза сощурились еще сильнее. В них блеснул страх.
— Да, я б с радостью, товарищ Борис Игоревич! Да только чайхана, она как скотная корова, всегда хозяйского внимания хочет! У меня тут, видишь…
Он обвел рукой полупустой зал.
— … Люди сидят. Отдыхают. Разве ж я их могу подвести? Разве ж могу отвлечься? А то вдруг кто чего захочет?
— Ну разве ж ты не уделишь десять минут старому другу, а? — Муха положил тяжелую руку на
