– Да пропади он пропадом этот детский сад, Любушка! Главное, чтобы ребенок был здоров! А с остальным – что-нибудь придумаем!

Социализация Оленьки была отдана на откуп дачному периоду. Туда Любовь Николаевна с мужем перебирались весной и жили до самой глубокой осени.

Дачный поселок был большим и старым. Здесь жили семьи, которые дачи свои передавали по наследству, и под высокими соснами на просторных участках сначала резвились дети, потом внуки, а то и правнуки. Здесь всегда хватало детворы, и Оленька быстро нашла себе друзей. И, удивительное дело, никаких поводов для беспокойства своей бабуленьке Оля здесь не доставляла. Она не болела, была бодра и весела и сутками готова была не заходить в дом, проводя почти все свое время на свежем воздухе в просторной беседке, которую отстроил Петр Вениаминович. Здесь она играла, ела, занималась и принимала гостей.

А гостей у Оленьки всегда хватало. Приходила лучшая подружка Светочка, прибегали близнецы Стасовы, Мишка и Гришка, порхала в танце вокруг беседки Зиночка, которая мечтала стать балериной. И это только те, кто жил на даче с родителями и бабушками-дедушками постоянно, так же, как и Оленька.

А когда Оле исполнилось шесть, в ее жизни появилась Катя.

Эта девочка очень отличалась ото всех тех, кого Оленька знала раньше. Она была слегка нахальной, чумазой, очень вредной и всегда знала, чего хочет.

Первая встреча Оленьки и Кати состоялась в погожий летний денек. Оля сидела в беседке, лениво листая новую книжку, только что привезенную из города приемным дедом, и перебирала тщательно вымытую бабуленькой первую клубнику. В этот день она никого не ждала, потому что Светочка занималась французским с няней, а Стасовых родители увезли в город, чтобы купить все необходимое к школе и не бегать потом в последнюю минуту. Мама у близнецов была очень здравой и прагматичной женщиной. Зиночка же трудилась у станка, подгоняемая неугомонной своей бабушкой, которая мечтала видеть внучку не иначе как солисткой Большого театра. Другое даже не обсуждалось.

Смуглая грязная ручонка мелькнула из-под стола, и Оленька от удивления и испуга заорала так, что Любовь Николаевна чуть не вывернула на пол целый таз клубничного варенья, которое, осторожно помешивая, варила на просторной уютной кухне.

– Олюшка, что?! – Любовь Николаевна выскочила на крыльцо с ложкой наперевес, и мирно дремавшие соседские коты дружно свалились с крыши, а после бросились на утек, прекрасно понимая, что ничего хорошего от этой женщины сегодня ждать не приходится.

Вообще, Любовь Николаевна животных любила и даже иногда подкармливала, но порядок она ценила куда больше, а сейчас им даже не пахло. Внучка вопила, варенье выкипало на плиту, а причины этого безобразия пока оставались за кадром.

Оленька, подобрав ноги, запрыгнула на скамейку и с ужасом наблюдала теперь за смеющейся чумазой девчонкой, которая, сидя под столом на полу беседки, таскала из миски ягоду за ягодой и даже не думала убегать или бояться.

– Что ты орешь? Тебе разве не интересно, зачем я пришла?

Девчонка плюнула на церемонии и утянула-таки миску под стол.

– Вкусно! Слезай! А то тебе ничего не достанется!

Оленька только в этот момент поняла, что все еще вопит, пусть уже и не так громко. Она оборвала истерику на какой-то неправильно-высокой ноте, оглянулась на бабушку, растерянно и беспомощно, а потом скользнула под стол.

– Держи! – Катя протянула Оленьке самую большую ягоду.

– У тебя руки грязные…

– Ну и что? Мы же на даче! Тут всегда руки грязные.

Любовь Николаевна, потеряв внучку из виду, сбежала по ступенькам и кинулась к беседке. И только увидев, с кем Оля сидит под столом, успокоилась.

– Катюша! Ну зачем же так пугать! А где дед?

– Отдыхает! Он опять немножечко «устал».

Судя по выражению лица бабуленьки, Оля поняла – та точно знает, кто такая Катя и что значит так многозначительно брошенное слово «устал».

– Девочки, играйте! Конфеты на кухонном столе. Я скоро! – Любовь Николаевна содрала с себя фартук и направилась к калитке, уже не обращая внимания на изумленно раскрытый рот внучки, которая совершенно не поняла, что за праздник нынче на дворе, если вожделенные сладости позволены до обеда.

На полпути к калитке Любовь Николаевна охнула, метнулась все-таки на кухню, чтобы выключить плиту, и быстро ушла, ничего не объясняя девчонкам и только толкнув в бок сладко дремавшего на веранде Петра. Ему все происходящее нисколько не испортило сладости сна, потому что спать приемный Оленькин дед мог где угодно и как угодно, хоть под бабуленькино «Ой, то не вечер», фальшивое и нестройное, хоть под девятую симфонию Бетховена, которую обожал и знал назубок, частенько слушая вместе с внучкой. А уж Олины вопли и вовсе были ему милее самой прекрасной музыки на свете, а потому на них он давно перестал реагировать.

– За детьми присмотри! – Любовь Николаевна чмокнула мужа в темечко и унеслась, а Петр Вениаминович выглянул в двор.

– Оленька, а куда бабушка ушла?

– Деда будить! – Катюша вылезла из-под стола и серьезно протянула ручонку Олиному приемному деду. – Екатерина Матвеевна.

– Петр Вениаминович. Приятно познакомиться! – Олин дед очень серьезно пожал руку новой подруге внучки.

Так состоялось их знакомство.

Это уже потом Оля узнает, что Катюша была единственной внучкой давнего приятеля бабуленьки. И именно Любовь Николаевна уговорила его снять дачу по соседству, прекрасно понимая, что потерявший в одночасье всю свою семью, кроме маленькой внучки, Семен Михайлович, несмотря на свой чин и регалии, большую выслугу и немалый опыт работы оперативником, просто не справляется. Его жена, единственная дочь и зять улетели на свадьбу к дальним родственникам, оставив приболевшую Катю с дедом. А обратно уже не вернулись… Самолет, которым они возвращались в Москву, разбился. И Катя с дедом враз осиротели, так и не уяснив, даже спустя почти год после случившегося, почему именно им досталось такое испытание.

Любовь Николаевна, конечно, обо всем этом знала. Как знала и о диагнозе, который поставлен был Семену спустя несколько месяцев после того, как он стал официальным опекуном внучки. Именно тогда он обратился к давней своей подруге за советом.

– Любаша, что мне делать? Катюша останется совсем одна. Родни – считать устанешь, но им девочка не нужна. Если и возьмут на себя заботу о ней, то только из-за ее наследства. Как мне уберечь мою девочку? Никогда я еще не был так беспомощен…

– Сема, я тебя не узнаю! Ты же всегда был умным мужчиной! Соберись! Надо думать!