Большой полосатый кот повернул лобастую башку, как только Яна открыла глаза, моргнул пару раз и унесся куда-то, смешно вскинув пушистый хвост. А через минуту в комнату заглянул Петр Яковлевич.

– Проснулась? Доброе утро! Хотя… Скорее доброго дня желать впору. Здорова же ты спать, матушка! Сильно досталось в последнее время тебе?

Яна прикусила губу. Как же давно ее никто не спрашивал, что она чувствует. С тех самых пор, как не стало мамы. Больше никому не было до нее дела. И этот простой, такой естественный вопрос подействовал на нее так, что Яна насупилась и натянула одеяло повыше.

– Что? Реветь собралась? Ты это мне брось! Никому от этого пользы не будет. Ни тебе, ни ребенку. Кто будет, знаешь уже?

– Девочка…

– Это хорошо.

– Почему?

– Девочки, они сильные. А у тебя, как я понял, не все в порядке с ней. Конечно, окончательно что-то сказать можно будет, только когда родишь, но уже сейчас видно, что не все ладно.

– Откуда вы знаете.

– Карту твою смотрел. Ты уж прости меня, что нос свой длинный сунул, но я все ж таки врач, пусть и в отставке. Может на что и сгожусь еще тебе.

Яна не сразу поняла, что услышала.

– Погодите! А откуда у вас моя карта? Она же в сумке была! А ее украли…

– Утром мальчишки соседские принесли. Я вчера, когда ты уснула, объявления развесил по соседним дворам. Мало ли. Так и оказалось. Воришка кошелек твой вытащил, а сумку со всеми документами бросил. Что-то промокло и испачкалось, но все цело.

Яна на секунду закрыла глаза. Хоть какая-то хорошая новость. Это значит, что не придется проходить все заново, сдавая анализы. Она с детства боялась уколов и каждый раз, когда шла сдавать кровь, тряслась как осиновый лист.

– Ты вот что… Вставай-ка, умывайся и топай на кухню. Я не Бог весть какой кулинар, но в правильном питании кой-чего понимаю. Признавайся – плохо ела последнее время?

– Да. Аппетита нет и тошнит все время.

– И сейчас?

Яна прислушалась к себе. Удивительно, но ее не мутило и впервые не хотелось стремглав кинуться в ванную, оторвав голову от подушки.

– Давай, полегонечку. До этого ты слишком широко шагала. А надо помаленьку. Так оно вернее будет.

Легкий завтрак и вкусный чай, который так понравился Яне накануне, сделали день почти прекрасным.

– Скажите, а вы один живете?

– Как же один? С Люсиком. Он и есть все мое семейство. Была еще Леночка… Но ее давно уж с нами нет. Скоро пять лет будет, как вдовею. Мы с нею были как одно целое, а теперь вот от меня половину отрезали. Так и живу – одна часть здесь, а другая там, где я ее слышать больше не могу… Только фантомные боли остались… – Петр Яковлевич потянулся к фотографии, стоявшей на полочке над столом. – Вот она. Леночка моя. Правда, красавица?

Миловидная светловолосая женщина улыбалась, приложив ладонь к глазам и что-то разглядывая вдали. Море, которое было вокруг нее, синело тем же редким оттенком лазури, что и глаза Елены.

– Тоже море любила. Как и я. Пела ему, когда никто не слышал.

– Почему так?

– Слуха не было. Говорила, что слышит внутри мелодию, а пропеть ее не может. Если кто рядом случался – уши затыкали, так фальшивила. Но Леночка все равно пела. Тихонько, пока никто не слышит. Мечтала о том, что родит дочку и та будет петь так, что все заслушаются.

– Получилось?

– Нет, – Петр Яковлевич покачал головой. – Мы очень хотели детей, но не сложилось. Думали даже из детского дома взять ребенка, но побоялись.

– Чего?

– Того, что полюбить не сможем как надо. Маленькие, они ведь хрупкие. Нельзя с ними не осторожно. Одно слово, один взгляд неправильный и все – пиши пропало. Не будет хорошего человека. Вот этого она очень боялась. Решила, что если не уверена, то лучше и не начинать. Не знаю, права ли была, но она всегда была очень честной. По отношению к себе и к другим людям. Ничего из себя не строила. И за это я ее очень любил… Дороже для меня на свете никого не было.

Кот, все это вьющийся у ног Яны, вдруг запрыгнул на соседний стул и снова потянулся к ее животу.

– Люсик! – Петр Яковлевич нахмурился, но Яна рассмеялась и покачала головой.

– Не надо! Он мне нравится. Я всегда хотела кошку, но муж против был. А почему Люсик? Имя странное такое.

– Это все Леночка. Она его подобрала где-то на помойке. Я болел, а она пошла мусор выбросить. И принесла вот это. Оно должно было быть кошкой. По крайней мере Леночка так думала. Поэтому назвала котенка Люсей и принялась воспитывать.

– Успешно?

– Куда там! Сколько баталий было, ты себе даже представить не можешь! И шторы, и обои, а про цветы, которые Леночка разводила, я даже и вспоминать не хочу! Пока Люсик вырос, я окончательно поседел. Потом выяснилось, что никакая он не кошка, и пришлось срочно делать что-то с именем. Так Люся стала Люсиком. А потом Леночка заболела. И Люсик стал другим.

– Как это?

– Он до самого конца не отходил от нее. Когда Леночку забирали в больницу, он спал на коврике в прихожей, отказываясь уходить даже на минуту. Приходилось ставить лоток в коридоре, чтобы он мог сделать свои дела. А когда… В общем, он пропал. Шатался где-то целый месяц. Я уж думал, что не вернется. Но он пришел. Грязный, худой, весь подранный. Но живой. Залез на руки, ткнулся в подбородок, как обычно делал раньше с Леночкой, и остался. Теперь от меня не отходит. Мне кажется, Леночка ему меня передала.

Яна почесала за ухом Люсика.

– А ты умный!

Кот вдруг перестал мурлыкать и посмотрел на Яну так, что та рассмеялась.

– Да уж, все со мной ясно! И ты очень доходчиво дал мне это понять. Спасибо! Это еще раз говорит о том, что глупых тут нет, правда, дорогой?

Они просидели так втроем на кухне до самого вечера. Яна рассказывала о себе, расспрашивала Петра о его жизни. И только около восьми спохватилась, что и так уже слишком злоупотребляет гостеприимством нового знакомого. Но Петр Яковлевич покачал головой.

– Никуда я тебя не отпущу. Еще чего! В такое время! Завтра отвезу сам. Даже не обсуждается. Пей чай