Дальше: какие еще были провалы в планировании. Когда наступаешь, там кустарник такой, какое-то деревце растет, сплетается, и только техникой можно это дело придавить, танком, например, или БТРом. Вот и получается: расход топлива в БТРе, если по гладкому асфальту идти, получается примерно два литра на километр, а по пересеченной местности, по этому кустарнику – выходит шесть литров. 50 километров проехал – уже бензина нет. Уже надо подвозить. А те, кто планировал, считали по два литра на километр, и насчитали, что топлива нам хватит, чтобы доехать до Мавинги!

С боеприпасами вышло то же самое – они были, но те, кто планировал, не думали, что они закончатся так быстро. Подвозили, конечно, но все равно были проблемы. Советники тоже – многие из них приехали просто деньги зарабатывать. И получалось, что одного из БТРа не вытащить, невроз, а у другого сердце через тридцать километров заболело, или еще что случилось.

Переводчики – среди них тоже были разные ребята, и хорошие, и не очень. Они получали где-то 1100 чеков в месяц, деньги для того времени немалые. Приехал сынок начальника штаба Московского военного округа, и когда отец узнал, что его отправили в Куито-Куанавале, поднял крик, чтобы его срочно заменили! И его отправили в Луанду. Были сыновья секретарей обкомов партии. В Военном институте иностранных языков ведь простые люди практически не учились, все больше особые – дочь Валентины Терешковой, например. И вот – заканчивали они десять классов, год учились и на следующий год – на войну… Как можно было послать пацана в боевую бригаду, не помню, сколько ему было лет, двадцать или чуть больше, но все равно, мальчишка! И когда мы начали наступление – и эта бригада, 21-я, где он служил, оказалась на самом переднем крае, артиллерия их бомбила так, что к ним было не пробиться, и вот, снаряд в дерево ударил, осколок срикошетил, и мальчишке оторвало руку! Нужно было посылать вертолет, эвакуировать его, а бригаду ведь еще найти надо в этом лесу! Дело было под вечер, уже темно, пришлось ждать до утра, он до утра продержался, а утром вертолет прилетел, только он уже умер от потери крови и шока[212].

Я уже говорил, что мы успешно наступали, пока юаровцы не ввели свои войска. Мы намолотили больше трехсот только убитыми, наша тактическая группа. Почему и к орденам представляли. Хотя дали этот орден, наверное, мне одному из всех советников тактической группы, из пяти человек. Советник комбрига даже, помню, немного «возникал» по этому поводу, он тяжелый какой-то человек был.

Конечно, психологически все это было очень тяжело пережить. Каждый день – риск. Вокруг лес, мы наступаем, и где противник – не понятно. Мы наступаем, идем в полукольце, противник справа, слева, может неожиданно ударить, и так не один ведь день – четыре месяца мы были на операции, и каждый день обстрелы, авиация. Когда стояли в обороне – тоже каждый день обстрелы. А как обстреливали унитовцы? Брали нашу установку «Град-1», у которой дальность стрельбы 10 километров, поднесут на километров девять к нашей обороне, выстрелят несколько раз и сбегут. Взяли около 200 боеприпасов «Град-1», подносили на расстояние, чтобы долетел, и брали не установку саму, ее ведь закладывать надо, а делали большую рогатку, на палках, ставили снаряд на нужной высоте, от аккумулятора подсоединяли провод, ток срабатывал, снаряд срывался и летел до Куито.

В Куито-Куанавале был склад боеприпасов, которые лежали прямо на земле, хотя их нужно было зарыть в землю. А у юаровских гаубиц 155-миллиметровых дальность стрельбы – 47 километров, реактивные снаряды с пороховым зарядом, который эти снаряды дальше проталкивал, летели, как ракеты. Наши системы били только на 27 километров, до них не доставали, а они нас долбили месяцами. Как и погиб тот полковник… Поставить ближе наши установки БМ-21, чтобы достать до юаровских позиций, не позволяла речка. Да и не хотели анголане этим заниматься: им насколько летит, настолько и довольно было.

Позже нам туда прислали наше 130-миллимеровое орудие, у него дальность стрельбы уже около 30 километров. Ее попытались поставить ближе, чтобы доставала. Там всего боекомплект – на 30 выстрелов, из них восемь на полном заряде, а остальные – на меньшем, то есть эти восемь могут достать до позиций противника, а остальные пролетают до 20 километров, не больше. И всего одна установка. Не знаю, был ли с нее толк после того, как я улетел. Когда я еще был там, на позициях, несколько выстрелов из нее сделали. И ведь тоже – надо было определить, где находится артиллерия противника, они ведь тоже места дислокации меняли. Когда мы начинали наступление, противник вел прицельный огонь по Куито-Куанавале, была уничтожена установка ПВО. Я указываю, по секундомеру вижу, показываю своим анголанам карту: вот этот квадрат, здесь артиллерия, сюда надо бить, пошлите хоть бомбардировщик туда! Они пошлют два наших МиГ-21, которые анголане пилотировали – те чуть полетают, возьмут всего вооружения две бомбы по 250 килограммов, сбросят над лесом где-нибудь и возвращаются, мол, мы отбомбились. Хороших летчиков среди ангольцев практически не было. Потом снова начали обстреливать взлетную полосу в Куито, и самолеты уже не могли садиться, потому что полоса вся была в осколках, запросто колесо самолета могли проколоть, а это сразу катастрофа.

И вот, когда мы начали движение, нам передавали по радио: вот, на такой-то высоте находится артиллерия противника. Я передаю в ответ: нет, стрельба идет с другой высоты, за сорок километров от Куито. Мне: у вас неверные данные, посылайте бригаду по нашим координатам, пускай прочесывают местность. Топливо сожгли, время убили, противника не нашли.

Получили команду: нашу группу посылают на уничтожение артиллерии противника. И наш командир, тот самый Нанту, о котором я говорил, получив эту команду, заплакал! Потому что это была верная смерть. Взял он десять, кажется, танков, батальон и пошел. Конечно, по указанным командованием координатам он никого не нашел, артиллерия за час может и смыться, если самоходная, да и разведка у них работала. И вот Нанту направился туда, на это место, ничего не нашел, зато противник, пока они разворачивались и направились обратно, успел заминировать территорию, которую они прочесывали. Но Нанту был умный командир, он это раскусил, в итоге они мины поснимали и вернулись живыми.

Зато позже, когда противник зашел нам в тыл, Нанту – у него была БМП – сам был, как Чапаев, вечно «впереди, на лихом коне». Если б он хоть «Чапаева» прочитал, так уяснил