то. А потом один из этих незнакомых достал пистолет. Как бы невзначай, крутил его, рассматривал, хвастался. Я присмотрелся ко второму и заметил татуировку в виде свастики, какую носят украинские националисты. В общем, я не знаю, как передать словами эту обстановку… Но в один момент я отчетливо понял, что они едут, чтобы убить меня где-нибудь в посадке… Меня спасли две вещи. На дороге встретился блокпост ополченцев. Они остановили машину, но ничего толком не проверяли, не досматривали. Мой знакомый, который был за рулем, переговорил с ними о чем-то — они посмеялись. Хорошо, что я сидел возле двери на заднем сиденье, а не посередине. Я просто взял и вышел. Вышел и остался на этом блокпосту. Ополченцы тогда ничего не поняли, а мои знакомые сказали, мол, остаешься, ну ладно, до встречи. И уехали как ни в чем не бывало… Я знаю, они бы убили меня… Теперь я достаточно тебе рассказал?

Мила промолчала, только сделала глоток коктейля. Я тоже.

— Поэтому с тех самых пор, с четырнадцатого года, я никому не верю.

— А по тебе так и не скажешь. Ты открытый и веселый.

— До определенной степени. Ну кому понравится унылая рожа, кто ее полюбит?

— А ты хочешь, чтобы тебя все любили?

— Нет…

— Я вот на тебя смотрела на открытии выставки. Ты не такой был. Серьезный, угрюмый даже, «морда кирпичом». А ты же совсем другой.

— Я… я не знаю, какой я. Уже ничего не знаю. Помнишь, как у Розенбаума? «Заблудился в темном лесу я». Вот так и я, заблудился и уже не выйду, скорее всего.

— Я тебя выведу. Если понадобится, я, как Данко, пожертвую своим сердцем, чтобы вывести тебя из этого темного леса.

Мне стало очень неловко, я отвел глаза и сел вполоборота к Миле. Помолчали каждый о своем. Затем разговор продолжился в более веселом русле. Рассказывали друг другу всякие комичные истории. А взгляд ее, обращенный на меня, стал другим. И я не мог понять, каким. Но такими глазами не на каждого смотрят. А эти грозовые глаза в полутьме… Они светились насыщенным синим цветом, когда на них попадал сторонний огонек.

Она становилась слишком важной для меня. Я пытался сопротивляться, но не мог.

7

Зима шла медленно, никуда не спешила, холодная и серо-белая. Я занимался работой, но все мысли были о ней. Минуты, дни, недели.

Мы стали часто общаться. Постоянно переписывались в социальных сетях, иногда созванивались.

Я из-за невозможности все это скрыть рассказывал Ане о своей новой знакомой. Она достаточно спокойно воспринимала наше общение, без видимой ревности, и, казалось, даже одобряла.

— Я рада, что у тебя появились новые друзья, — глядела Аня с хитрым прищуром.

Мне не хотелось замечать его. Женское сердце, разве его обманешь? Может, ее успокаивало кольцо на пальце, которое она так хотела: мой муж, никуда не денется.

Проблема в том, что я отдалялся от жены и все время хотел проводить с новым для себя человеком, с новой женщиной. И все мы догадывались, чувствовали, что происходит, но еще не говорили об этом открыто.

В один из зимних дней мы гуляли в парке имени Дурова с Милой и ее дочкой. Это была забавная, смешливая девчушка, Надя, которой я подарил большую детскую энциклопедию с красивыми картинками. Знакомство прошло успешно. Мы играли в снежки, смеялись, валялись в снегу. И все это время я радостно ощущал на себе кроткий взгляд Милы. Я понимал, что она хочет быть со мной.

Когда мы гуляли втроем, я чувствовал себя членом настоящей семьи, а Надя была как будто моя дочь. От этих мыслей сразу становилось грустно — у нас-то с Аней детей не было.

Когда мы виделись только вдвоем, я едва держал себя в руках… Перед очередной встречей я полушутя написал ей: «Надень сегодня платье с вырезом поглубже». У меня было два варианта: либо она назло мне наденет закрытую водолазку, либо… Она пришла в бирюзовом коротком платье с волнующим вырезом.

В небольшом пустом ресторанчике мы зашли помыть руки. Я оказался за ее спиной… Положил руки на талию, глядя в ее глаза через отражение… Прижался… Она прижалась в ответ, положила свои ладони на мои руки, закрыла глаза. Мои руки скользили по ее животу, она все сильней прижималась ко мне, откинула голову мне на плечо, повернула лицо. Ее губы оказались совсем рядом… Я отпрянул слишком резко и неожиданно.

Мы снова встретились за столиком. Я согревался чаем, хотя меня и без него бросило в пот.

— Не знаю, как ты сдерживаешься, — бросила она.

Ответить было нечего.

Радость первых впечатлений, первого общения, узнавания проходила. Появлялась боль…

Боль от сложившейся ситуации, нехорошей со всех сторон. И я стал причиной этому.

— Когда ты меня провожаешь, я не хочу, чтобы ты уходил, — тихо произнесла Мила. — Я хочу, чтобы ты остался.

«Ты хотел? Ты получил! Доволен? Ловелас хренов», — думал я про себя.

— Я бы тоже хотел остаться… — неопределенно ответил я.

— Но я так не могу. Пока у тебя кольцо на пальце, пока ты женат, пока она ждет тебя дома.

— Я понимаю. И я тебе за это благодарен. Ведь сдерживаюсь не только я, но и ты.

— Да…

— Я никогда не был в подобных ситуациях…

— Мне недавно приснился сон. Там был ты, я, Надюшка. Еще там был мальчик. Наш сын.

От этого мне стало еще более паршиво на душе. «Какой же ты придурок», — думал я про себя. Теперь тебе решать эти проблемы. Но как быть, сердцу ведь не прикажешь… Кто виноват, что все так получилось? Я, Мила, Аня или злодейка-судьба, бросившая кости, которые выпали именно таким образом?

Когда я вернулся домой, Аня уже спала. Я отряхнулся от снега, тихо снял ботинки и куртку. Беззвучно прилег рядом с женой. Смотрел в потолок, пытаясь разобраться в себе. Неожиданно в темноте раздался голос:

— Я вот думаю, а что будет, если ты уйдешь к ней? Что будет со мной? Как я буду жить одна без тебя?

Еще одна фраза, на которую мне нечем ответить. Два сложных вопроса, на которых не было хороших ответов.

Я просто повернулся к Ане и обнял ее. В тишине я прислушивался, не плачет ли. Нет. Спокойная, безразличная, уже сто раз прокрутившая у себя в голове эти мысли.

«Ну и кого из них ты сделал счастливой? — думал я. — Ладно… А сам ты стал более счастливым? Нет, ни на сколько».

8

Дома, на Донбассе,