Это была война не народная, это была война больших начальников, которые сидели наверху и делили власть. А народу – какая разница, за кем воевать, лишь бы еда была.
Еще мне очень не нравилось, что многие фапловские военные, да и гражданские тоже, были очень ленивы. Я сейчас смотрю телевидение, и мне кажется, что так они и живут до сих пор за счет других стран. Просто ждут помощи. Если нечего есть или нечего надеть, ему ведь и в голову не придет пойти и поработать, огород вскопать, или животное убить и мясо продать: он будет сидеть и ждать, когда ему гуманитарную помощь привезут! Если знает, что раз в месяц прилетит вертолет и привезет еду и одежду – все.
Преимущественно гуманитарную помощь им присылали европейцы. Уже тогда – в основном северные страны, Норвегия, Швеция. Было это так: то, что у нас в сэконд-хэндах продается, там это упаковывалось комплектами на среднюю семью: муж, жена, двое детей. У них, в Анголе, конечно, не по двое детей, они сами не знают, по сколько детей у них, но не в этом дело. В комплектах этих было все, начиная от теплой одежды и заканчивая трусами и носками. Шубы, пальто попадались. Приходит такая семья, ей этот мешок в руки, они крестик поставили в документах и ушли. Откуда я это знаю? Потому что нас привлекали к охране этих гуманитарных грузов, не фапловцев, а именно нас – там ведь страшно друг у друга все воровали. Если бы мы не охраняли, разграбили бы всё сразу, наверное.
Что интересно, однако на следующий день после раздачи этих грузов все это можно было уже увидеть на базаре, уже шла продажа! И что еще было примечательно: нет еды у людей, у солдат, а на базаре полно сухого молока, риса, муки какой хочешь. Все это шло на базар с военных складов.
Однажды мы попали в ресторан – недалеко от Лубанго, чуть западнее. Уже на второй год моей командировки. Представляете себе, белый ресторан, полностью, только лица черные! А так – все белое, начиная от пола, ножек стола, и заканчивая лампочками на потолке. Вилки белые, рюмки белые. Нас там очень вкусно накормили, рисом, рыбой. Я спросил у хозяина: откуда богатство, когда в стране голодуха? А хозяин оканчивал в свое время наш какой-то институт в Одессе, что-то там по нефти, то есть по-русски хорошо говорил. Он и ответил: у военных есть все, у них и беру по сходной цене.
– Как долго Вы пробыли в Куито-Куанаеале?
– Ровно год, чуть больше, почти до Нового года. А встречать Новый год – девяностый, поехал уже домой, в отпуск.
Предыдущий, 89-й, встречали там, в речке сидели. Выловили тогда в шане поросенка, зажарили, весело было. Кстати, это можно рассказать. Там живность – поросята, еще кто-то – она вся копошится в шане, заболоченной пойме реки. Люди ставят метки на своей живности – как у нас в деревнях гусей бабушки зеленкой красят, так и там чем-нибудь метят. Время от времени, кому надо, пошел, выловил своего поросенка, зажарил. Если мясо на столе – у них это большой праздник. И мы тогда под Новый год купили у них поросенка за копейки, отметили праздник.
Вообще, купля-продажа у нас там осуществлялась интересно. У них деньги – кванзы. Бутылка пива на базаре стоила 250 кванз, кажется, или что-то около. А мы могли на заводе пивном в Лубанго официально и законно покупать это пиво ящиками, раз в месяц по два ящика на человека – и за смешные деньги, меньше оптовой цены. По нашей цене за ящик на базаре только две бутылки можно было купить. Белое лицо, ничего не поделаешь! И за бутылку пива, или две, мы купили тогда поросенка.
В Куито чем было хорошо – не было проверок сверху, ни одна «зараза» туда не добиралась. А если и добиралась, то мы об этом заранее узнавали, потому что он приезжал в Менонге, сидел там, ждал колонну, мы уже за это время «делали бравый вид», подгоняли документы, и к проверке всегда были готовы. Такая польза отрыва от центра. В других местах проверка могла неожиданно прилететь. Он уже сел в самолет – и только тогда звонят и сообщают: к вам летит проверка, выкручивайтесь. В Лубанго у нас так и было: если звонят, то часа через три-четыре он уже будет здесь. Правда, все равно ухитрялись проблемные вопросы обойти.
После Нового года, который я встретил в Минске, уже в начале года у меня кончился отпуск – он длился сорок пять дней. Я снова вернулся в Луанду, и мне советник начальника ПВО республиканской предложил: выбирай – меньшие деньги и подполковничья должность в Лубанго, или большие деньги и майорская должность в Куито-Куанавале. Я прикинул: что мне год, а так спокойно подполковника получу, так еще и выиграю потом. И согласился на Лубанго.
В Лубанго я тоже был советником начальника ПВО, но своего начальника ПВО я так ни разу и не видел. Там мы занимались чисто техникой.
Там был уже более-менее центр, не джунгли, уже больше начальников, фапловских. А у них тоже своя каста: мне советник не нужен, лучше техникой занимайся. И мы ездили больше по частям и ремонтировали технику. Техника была та же – «десятки», «зэушки», «единички». Зэушки нам проблем вообще не создавали – это очень простой трактор, который практически не ломается, потому что там ломаться нечему. Он только стреляет и все.
Еще там была уже, что называется, цивилизация. Там уже люди ходили одетыми, встречались даже женщины с маникюром (смеется), машины ходили более-менее приличные. Даже авария произошла однажды. В Лубанго, как в миссию заезжать, левый поворот с дороги неудобный, а сверху летел какой-то местный, и наши только вывернулись, а он в зад как врезался! А что такое сделать аварию, да еще и за границей – это же кошмар! Хотя все остались живы. Мы перепугались. А негр вылез, посмотрел на эту машину, плюнул и пошел себе. Мы сами за ним побежали: ты куда, стой, ведь авария, давай полицию вызывать. А он – да ну ее, забирайте ее себе, я себе другую возьму. Так и ушел, и мы его больше не видели.
Тогда наши начали на пальцах бросать, кому же эта машина достанется. А она не сильно пострадала, только крыло правое было разбито, а у нашей борт немного покалечился, тоже мелочи. Досталась она одному прапорщику по жребию, довольный ходил. Мы машину в миссию затащили, починили. А потом, через несколько дней, прапорщик этот говорит: хлопцы, давайте кто-нибудь еще возьмет