В моем смартфоне всегда что-нибудь происходит, в нем полно интересных новостей, сюрпризов, игр, приложений, лишь он один способен придать остроту пресным будням, внести в них что-то неожиданное. Впрочем, он не столько приправа, сколько вечное развлечение. Этот дребезжащий зверек — настоящее электронное лассо, я мчусь к нему, едва он пикнет, послушно отвечаю на каждый зов. Свести все чаяния к электронному экранчику значит отказаться от жизни в пользу инструмента, которому мы передали свои желания и страсти. Он должен был оставаться простым механическим подспорьем, а вместо этого мы сами ему служим. Сколько бы мы ни устраивали сеансов дезинтоксикации, ни выключали его на целый день, ни выкладывали из кармана на время рабочих собраний, ни оставляли намеренно дома, но, обретая его вновь, испытываем радость, сравнимую с чувством влюбленных после разлуки. Мы возлагаем на него все ожидания — это какой-то повальный боваризм, безумная надежда, а вслед за ней черное разочарование. Мы бы хотели, чтобы он возвестил нам или вызвал какое-нибудь потрясающее событие. Сама возможность ежеминутно связываться с любимым человеком, где бы он ни был, делает нестерпимым ожидание, отсутствие мгновенного ответа. Почему он (она) не звонит? Списываешь всё на капризного божка технических неполадок, на севшую батарею, недоступную зону, на кражу, но жестокая правда в том, что с тобой не хотят говорить.

Скажи, скажи мне, о мобильник, что со мной приключится что-то великолепное. Удиви, порази меня — восклицают про себя миллионы фанатов, заглядывая в телефон в любое время дня и ночи, в автобусе и в метро, в самолете и в поезде, вцепляясь в него, стоит ему только пикнуть. Однако лучший из мобильников может дать лишь то, что имеет, то есть обширную систему коммуникаций; ни дружбу, ни любовь, ни судьбу он не создаст. Печально видеть всюду — в поездах, самолетах, автобусах — столько уткнувшихся в телефон рабов: они играют, смотрят сериалы, вместо того чтобы разговаривать друг с другом, любоваться видами за окном, читать книгу, которая проведет их по лабиринту истории, расширит их кругозор. Перенасыщенность экрана оборачивается пустотой. Зависимость, которую он вызывает, объясняется тем, что, ничего не проживая сам, ты получаешь всё через его посредство. Когда в твоей жизни ничего не происходит, сойдет и мнимая реальность. Но саму плоть события ему ни за что не донести. В призрачном мире он позволяет нам дрожать вдали от опасности, помогает заполнять пустоту. Но это изобилие обманчиво. Мобильник стал для огромной части человечества чем-то вроде нового органа, который, возможно, скоро будет, как протез, вмонтирован нам в ухо или в глаз. Цифровая эпоха знаменует победу развлечения над увлечением[18]. Мы потеряли контроль над собой, каждую минуту жаждем новой дозы, и этот самообман настолько же силен, насколько беден наш житейский опыт. Многие ли из нас еще могут спокойно беседовать или сидеть за столом с другом или супругой, не хватаясь лихорадочно за телефон? Он требует, чтобы мы незамедлительно отвечали на сообщения, не то случится что-то ужасное. Отвлекает нас от всего, включая себя самих, упаси бог пропустить эсэмэску или звонок. Мобильная связь придумана, чтобы людям было легче общаться друг с другом на расстоянии, но с теми, кто рядом, она общаться мешает, нить беседы то и дело обрывается, провисает. В вагоне, в автобусе, в магазине вы неминуемо сталкиваетесь с субъектами, которые громко разговаривают, бесстыдно посвящая вас в свою личную жизнь. Мужчины и женщины новейшей формации с такими вживленными протезами готовы всегда, даже вскочив с любовного ложа, выхватить из кармана телефон, словно шпагу из ножен, они вечно на страже: не упустят ни одного звонка, ни одного сообщения, ни одной горячей новости. Одержимые чувством, которое на одомашненном английском называется FOMO: fear of missing out, страх что-нибудь пропустить. Мобильник заставляет нас клевать на самый свежий соблазн, самое свежее известие, и если они валят лавиной или даже извергаются, как из жерла вулкана, это будоражит и интересует нас больше, чем личности тех, от кого они исходят.

Не исключено, что вскоре появятся специальные заведения по избавлению от зависимости, тамошние клиенты будут платить большие деньги за то, чтобы у них на много дней отнимали компьютеры и мобильные телефоны, спать в комнатах, где нет ни радио, ни телевизоров, и сохранять связь с миром только с помощью стационарного телефона, по старинке сиротливо стоящего на столике. Если захотят, они смогут по старинке читать бумажные газеты или изданные по старинке книги в картонных переплетах, а разговаривать друг с другом должны будут только живьем, глядя в глаза собеседнику. Это будут курсы лечения прошлым ради того, чтобы выносить настоящее.

Глава 6. Пещера, келья, комната

Платон, рассказывая свой миф о пещере, создал образ, который до сих пор живет в европейском сознании. Скованные люди сидят в пещере лицом к стене и не могут обернуться. Они видят только отблески зажженного где-то за их спинами, далеко в вышине огня и тени других людей, проходящих мимо по дороге. Узники принимают эти тени за единственную реальность и считают их более реальными, чем свет, благодаря которому они их видят[19]. Если кого-нибудь из них силой заставят посмотреть на свет, узнать истину, он зажмурится или даже ослепнет и захочет поскорее вернуться в пещеру, в успокоительный полумрак. Лишь самые отважные, самые дерзкие способны отвернуться от иллюзорных видений пещеры и созерцать звездное небо, луну и солнце. Но после этого они уже не смогут вернуться и жить дальше, как другие узники, разделять их заблуждения, снова привыкнуть к темноте. Для Сократа, который рассказывает этот миф Главкону, пещера означает чувственный мир, находящийся в плену обмана, а небо воплощает умопостигаемый мир Добра и Красоты. Тому, кто от созерцания божественного спустится в низменный человеческий мир, будет