Романа Сенчина «Косьба» пространство при внимательном приближении выглядит похожим. Действие разворачивается в доме Ольги, который находится, как и у Теннесси Уильямса, на окраине города: «Ее изба стояла предпоследней на улице. За соседней – объездная дорога, а дальше – поле»[559]. Здесь соединяются деревня и город и урбанистическая жизнь почти органично перетекает в деревенскую, и наоборот. Жители ездят на работу в город на маршрутках, на собственных автомобилях и при этом держат огороды, скот, занимаются сенокосом. Сугубо городские привычки обитателей окраины соединяются здесь с пережитками древних языческих обычаев (празднование в ночь творилы): «Как-то Ольге надо было рано утром в центр. Села на первый автобус – у них тут рядом пассажирские гаражи. Только поехали – и встали: улица была перегорожена всяким хламом – старыми покрышками, трубами, контейнерами для мусора. Шофер распсиховался, стал грозить вернуться обратно в гараж, но тут кондукторша вспомнила, что вчера была ночь творилы, и шофер моментально успокоился, засмеялся даже и принялся терпеливо объезжать завал…»[560]
Важно и то, что и Теннесси Уильямс, и Роман Сенчин стараются запечатлеть в своих текстах неумолимое течение жизни, движение, которое разрушает мир прежний и создает мир новый. У Теннесси Уильямса гибнет аристократический Юг, превращаясь в «пропащее, порченое»[561], у Романа Сенчина – русская деревня, теряющая силу, деградирующая в изуродованное, агрессивное пространство. В «Трамвае „Желание“» фамильную усадьбу с говорящим названием «Мечта», принадлежавшую некогда благородному южному семейству Дюбуа, продают за долги[562]. В «Косьбе» родовой дом Ольги ветшает, оседает, крыша ржавеет, превращаясь из зеленой в рыжую[563]. В обоих случаях гибнут семьи[564]. Бланш Дюбуа у Теннесси Уильямса теряет сначала мужа, затем отца, мать, близких родственников: «Бланш. Я! Я! Я приняла на себя все удары – избита, измордована… Все эти смерти! Нескончаемая похоронная процессия… Отец. Мама. Ужасная смерть Маргарет»[565]. У Сенчина с Ольгой происходит то же самое: умирает ее отец, затем мать, убивают брата, а муж попадает в тюрьму: «После того, как умер сначала отец – выпил за ужином полбутылки водки, спокойно лег спать, а утром не проснулся, – следом и мать – сожрала ее онкология за полгода, сел Сережа на шесть лет, дом стал ветшать, оседать, крыша из зеленой постепенно превращалась в рыжую»[566].
Схожесть фабульных предысторий в обоих случаях очевидна: прежний мир исчезает, деградируя, распадаясь, уходя в небытие, оставляя территорию разгула грубых, животных инстинктов. Оба автора, не скупясь, описывают попойки, ссоры, драки, изнасилования. У Теннесси Уильямса к этому добавляется карточная игра, а у Романа Сенчина – убийство.
И все же натуралистическое бытописательство ни в том ни в другом случае не является самоцелью. Распад внешних связей и традиций, обнажающий почти первобытные инстинкты, открывает более глубокое измерение. Это – волна небытия, пронизывающая сущее, заставляющая его неумолимо меняться. В «Трамвае „Желание“» и в «Косьбе» трагедия возникает из ситуации несовпадения человеческих ценностей (представлений о счастье), императивов и этой внечеловеческой волны. Теннесси Уильямс здесь более оптимистичен, чем Роман Сенчин. Несмотря на то что в этом мире, как отмечают критики, «отсутствует Бог-спаситель»[567], деградация сущего (зданий, вещей, персонажей), с которой как будто бы нельзя этически примириться, все-таки оправдывается апелляцией к неведомому Замыслу и высшей мудрости. Этого не понимает Бланш Дюбуа, но автор уже в самом начале обнаруживает территорию такого примирения и единения – искусство, блюзовую мелодию: «Из-за белого, уже набухающего мглой дома небо проглядывает такой несказанной, почти бирюзовой голубизной, от которой на сцену словно входит поэзия, кротко унимающая все то пропащее, порченое, что чувствуется во всей атмосфере здешнего житья»[568].
Роман Сенчин, в свою очередь, рисует куда более мрачную картину. В его мире этическое примирение с ходом вещей невозможно. Нравственные императивы у него задаются[569], но, как справедливо отмечает А. Рудалев, солидаризируясь в этой мысли с В. Пустовой, выносятся за скобки, задаются от противного[570]. Инстинктом здешней жизни для него является убийство. «Косьба» в данном случае – его метафора. В повседневной сельской жизни косьба – повторяющийся ежегодно рутинный, обязательный ритуал, заготовка сена для скотины. Без косьбы сельская жизнь продолжаться не может. Метафорический подтекст открывает нам зловещий смысл: условие продолжения жизни – убийство. Человек обречен бороться с себе подобными и даже убивать (косить). В нем, как и во всякой жизненной форме, заложен первородный хаос, инстинкт разрушения и смерти, который, как это ни парадоксально, позволяет жизни развиваться. В рассказе «Косьба» люди дерутся за сено, за клубнику, дерутся просто так, потому что в этом весь смысл. Воруют, защищаются от воров заборами с колючей проволокой. Сено, клубника, лось, на свою беду вышедший из лесу, – все становится добычей убийц-косарей. Даже милиционер в финале смотрит на Ольгу как на добычу. И все это для того, чтобы жизнь продолжалась. Убийство в «Косьбе» для того, кто его совершает, – залог будущей жизни (счастья и благополучия). К этой формуле «убийство – будущее счастье» сводятся основные сюжетные линии рассказа. Виктор убивает Татьяну и ее дочь ради будущего семейного счастья с Ольгой. Совершив убийство, он объявляет, что «теперь все будет хорошо». Ольга делает аборт и убивает неродившегося ребенка от Виктора ради семейного счастья со своим законным мужем. А ее законный муж ради семейного счастья развозил наркотики (смерть).
Не вполне совпадая в этической оценке меняющейся жизни, Теннесси Уильямс и Роман Сенчин тем не менее задают похожие характеристики бытового пространства. И там, и тут мир до предела разогрет. Жара преследует персонажей Уильямса и Сенчина, выматывает их, становясь и в «Трамвае „Желание“», и в «Косьбе» навязчивым лейтмотивом. У Теннесси Уильямса персонажи постоянно жалуются на жару. Мужчины, мучаясь от жары и жажды, пьют пиво, Стэнли Ковальски с трудом стаскивает с себя прилипшую к разгоряченному телу рубашку, а Бланш, пытаясь спастись от жары, принимает ванны. В «Косьбе» Сенчина жара уже с самого начала преследует Ольгу: «Поднялась, вышла в двор. Маленький лохматый Шарик, почуяв хозяйку, пошлепал хвостом о землю и снова задремал. Жарко. Три дня подряд до плюс тридцати восьми поднималось, и ночи парные, душные»[571]. И далее мы узнаем, что летом в этих местах стоит ужасающая жара, как на экваторе, и что она является непременным, неотменимым обстоятельством, в котором люди живут и трудятся: «Лето у них здесь обычно жаркое, как на каком-нибудь экваторе, – прямо не верится, что уже в конце сентября начнутся такие холода: если не потрудится в пекло, когда давит разморенность, клонит в дрему – зимой околеешь или
