свидетельство его специфического интереса к собственной матери. Отметим, однако, что рассказчик почему-то не предлагает нам развернутого описания своей сексуальной близости с Ольгой М., сосредоточиваясь на сексе с её дочерью. Тем не менее в диалоге фигурируют упоминания о матери: Марина ссылается на то, что мама назвала Владимира хорошим, и это следует, по её словам, расценивать как заслуживающую внимания рекомендацию. Её также почему-то интересует, видела ли мать татуировки на его члене. В момент совокупления Владимиру кажется, что под ним не Марина, а её мать Ольга М., хотя у этой женщины совсем другая комплекция. Это утверждение оставлено без комментариев, хотя контекстуально сходство с матерью воспринимается как положительный штрих. Материнское присутствие почти незримо, но постоянно: то оно дает о себе знать в форме шепота, доносящегося из соседней комнаты, то сама Ольга М. появляется в комнате рано утром и начинает хлопотать у печки. Можно предположить, что секс с дочерью для повествователя не самоценен — он своего рода отзвук интимной близости с матерью.
Обратим внимание и на то, что образ Марины на протяжении эпизода претерпевает определённую эволюцию. Вначале он выступает как бы со знаком плюс: Марина характеризуется как «симпатичная дама», пусть и глупая. Описание её половых органов деперсонализировано, но чувствуется заинтересованный интерес рассказчика; к тому же она «исполняет лихо». Однако финал эпизода предстает нарочито сниженным: презерватив с треском лопается, Марина неудачно шутит на тему о венерическом заболевании, а гниды, обнаруживающиеся в её «шикарных» волосах при свете дня, окончательно разрушают едва не сложившуюся ауру привлекательности и создают шоковый эффект. Так, возможно, вопреки воле автора, — фантазия о сексе с женщиной (несмотря на её близость «материнской фигуре») завершается на неприязненной ноте, и мы чувствуем прорывающееся скрытое отвращение повествователя. Как мы увидим, в дальнейшем Муханкин пару раз вернется в своих «Мемуарах» к Ольге М. и её дочери, но уже без интимных деталей и не маскируя испытываемого отвращения.
Любопытно также и то, что как писатель-Муханкин добивается в этом эпизоде ощутимого эффекта неожиданности, так как его эстетически непривлекательная развязка весьма контрастна по отношению к предшествующему отрезку текста.
Еще более подробно развернута история волгодонской подруги Муханкина Жени.
Иногда я ездил в Волгодонск в гости к матери, тем более, что в Волгодонске была женщина, которая меня принимала всегда, в любое время дня и ночи, когда я приезжал. Фактически я и не жил у матери. Бывало, приеду, пару часов побуду, поговорю и уезжаю к своей даме. Так и проводил время отдыха. Её звали Женя, у неё было двое детей: 18 лет сыну и 12 дочке. Еще когда я находился в колонии, она приезжала к мужу на короткое свидание. И выпало так, что мы попали на свидание в одно и то же время. Ко мне приезжала мать тогда. А Женя в то время как раз расписалась в колонии с одним зэком, Владимиром В. Потом она приезжала в колонию с верующими. Там, на встрече, я с ней еще раз увиделся. После освобождения я приезжал в Волгодонск. В субботний день я пошёл в ДК Курчатова на собрание верующих-адвентистов, и после собрания она подошла ко мне. Мы с ней посидели, поговорили о её муже, который еще находился в колонии. Она хотела услышать что-нибудь о нем хорошее, а я сказал, что для меня он никто и зовут его никак. Предупредил её, что ока обожжется об него не раз. Не зная человека, вышла за него замуж, и где нашла — в зоне! «Мало тебе на свободе мужчин хороших». — «Ты знаешь, Вова, он мне такие письма писал хорошие, и я поверила ему. Приедет после освобождения — встречу, как положено, а там посмотрю, кто он и что за человек. Мне кажется, он неплохой». — «Да, все мы неплохие, когда спим зубами к стенке. А вообще-то вас, женщин, не понять. Вы же в основном с одной извилиной в голове, обычно хотите одного, делаете же совсем другое, а получается и вовсе третье, что ни на одну голову не натянешь».
После собрания Женя позвала меня с собой в Цимлянск к верующей сестре Любе, которая лежала в больнице. Посетив Любу, мы с Женей поехали в Цимлянске в Красноярскую к другой сестре, Вале, которая пригласила нас на ужин.
В Волгодонск мы вернулись поздно вечером, и я проводил Женю с её детьми домой. У подъезда дома она постояла немного и пригласила к себе в гости. Мы поднялись в квартиру, и она мне показала свое жилье. В глаза невольно бросались уют, чистота, порядок. Детвора улеглась спать, а мы еще долго сидели и разговаривали с Женей. Потом она встала, и её лицо исказилось от боли в спине. Она завела руки за спину и стала массировать в области поясницы. «Я перенесла травму позвоночника, — сказала она, — и теперь она дает о себе знать. Ходила на массаж в поликлинику и без толку, только деньги сдерут и все, а все же сейчас так дорого. Куда ни кинься — за все плати. За один укол от пяти тысяч дерут, вот и экономлю на своем здоровье. Детвору тоже не с кем оставить. Светка везде за мной, как хвостик, а стоит оставить их одних с Сашкой в доме, как тот начинает обижать её. Хотя бы быстрей в армию его забрали, пока не влез куда-нибудь. А там, куда хочет, пусть летит и ищет свое счастье в жизни». И опять Женино лицо скривилось от боли в пояснице. «Слушай, Женя, если хочешь, я тебя на ночь разомну, слегка встряхну. Я в массаже кое-что могу, в Шахтах Тане 3. делал — и хорошо; она говорит, что у меня рука легкая. Правда, надо раздеться, но если болеешь, то какой там стыд». «Давай попробуем, — согласилась она, — может легче станет, а то чувствую, всю ночь дергать и ныть будет». Она раздвинула одну часть кресла-кровати и вышла из комнаты. «Халат тоже нужно снять, мне не видно под ним тела, да и не удобно через него массировать». — «Ну а ты наощупь». — «Слушай, мы же взрослые люди. Что я женщин не видел что ли? Или, может, ты думаешь, что я трону тебя?» — «Нет, я не думаю этого. Но как-то… чужой… А я раздетая перед тобою буду лежать…» — «А как же вы в больнице раздеваетесь, в гинекологии?» — «Ну, там же больница». — «Ну и представь, что я тоже сейчас врач и только врач и ничего более. А твое
