Мы достигли конца предыдущего отрога и повернули к началу того отрога, который еще не проверили. Мы остановились, чтобы немного осмотреться, надеясь, что, возможно, в земле есть какая-то впадина, которая была заполнена прошедшим дождем. Рядом со мной стоял старый Форнье, стоический и молчаливый, а под мышкой у него был этот проклятый череп. Волна ярости охватила меня, и я протянул руку, вырвал череп у него и швырнул далеко в сторону.　

Его глаза следовали за мерзким предметом в полете и отметили место, где он упал. Затем он направился туда.　

«Оставь череп!» — крикнул я.　

«Да, хозяин» — ответил он, но его суеверный черный разум не позволил бы ему так кощунственно расстаться со зловещим предметом, чтобы искупить нарушение нами табу, связанное с ним. Но тут с его губ сорвался крик».　

«Дала, дала! — кричал он, а на мотуанском «дала» означает след.　

Денго тут же прыгнул в сторону старика, а затем, как олень, рванулся вниз по отрогу. На мгновение я увидел, как его густая шевелюра раскачивается над кустами, а затем он исчез.　

В течение минут, которые казались вечностью, мы ждали, затем выстрел из винтовки расколол воздух — это Денго сигнализировал, что тропа ведет прямо к реке!　

За мгновение до того, как мой денщик вновь присоединился к нам, я увидел, как старый Форнье поднял череп, воткнул палку в землю и повесил череп на нее.

Глава XXIII. Кровопийцы!

Здравый смысл подсказывал нам, белым, что, так долго обходясь без воды, мы должны взять себя в руки, когда доберемся до реки. Инстинкт сделал это для туземцев. Они, как и мы, сначала довольствовались несколькими глотками — ровно столько, чтобы промыть пересохшие рты и горло и унять остроту воздействия жажды на желудок. Они тоже, кажется, знали, что вода может впитаться через кожу, и, когда остыли, ступили в реку и умылись.　

Из нашего скудного продовольственного запаса мы разделили рис, и, чтобы пополнить скудный рацион носильщиков, поделились с ними. Затем мы приступили к переправе через реку. Русло было довольно широкими, так что перебросить бревна с берега на берег оказалось невозможным, но течение было почти незаметным. Поэтому мы разделись, повязали полотенца вокруг живота, надели шляпы, чтобы солнце не падало на плечи, и надели сапоги для защиты от острых подводных камней и начали возведение плавучего моста.　

Когда, наконец, мост был готов, Хамфрис и Даунинг в качестве испытателей пересекли это сооружение, а мне предоставили заниматься делами в тылу. Они сели на берегу и начали одеваться. Мой денщик Денго был занят сохранностью моста, готового поплыть вниз по течению, а я забыл обо всем остальном, обеспечивая движение грузов по этому ненадежному сооружению.　

Наконец я закончил, огляделся, чтобы убедиться, что ничего из вещей не забыто, и перешел на другой берег.　

Голова цепи носильщиков двинулась вверх по найденной тропе. Приближалось время ежедневного ливня, который теперь лил, как по расписанию. Хамфрис взял на себя инициативу и двинулся вперед, предоставив полицейскому руководить носильщиками, когда они пересекали реку.　

Его поспешность стоила мне дорого. Ибо, когда я, голый, искал свою одежду, то обнаружил, что мой легкомысленный денщик упаковал всю мою одежду в дорожный мешок и ушел вперед в гору. Я был в одних ботинках, шляпе и в нелепом полотенце вокруг бедер, а мне предстоял трудный подъем через кусты и валуны. Я содрогнулся от мысли, что мы можем наткнуться на острую траву, и в первый и единственный раз покинул свой пост. Оставив полицейского во главе арьергарда, я побежал по этой тропе так быстро, как только мог, в погоне за своим мешком.　

Крикнув носильщикам, чтобы они убирались с моей дороги, я заставил свои босые ноги нести меня с удивительной скоростью, учитывая неровную тропу. Должно быть, я представлял собой смешную фигуру, потому что наши папуасы начали выть от радости, что стали свидетелями подобного зрелища. Всякий раз, когда я задевал колючую ветку или ударялся ногой о корень, эти негодяи издавали вопль мстительно-вожделенного удовлетворения.　

Однако в тот момент сумка с моей одеждой была для меня самой важной вещью в мире, и я преодолевал все тернии, пока не добрался до ее. Мне пришлось обогнать всю длинную вереницу, так как носильщик с сумкой был третьим от головы колонны. Тут же я остановился, чтобы одеться. Хамфрис спустился вниз, чтобы занять мое место в тылу, а я взял на себя авангард.　

Час спустя констебль, который шел впереди меня, размахивая ножом, чтобы расчистить тропу от пересекающих ее лиан, резко наклонился, прислушиваясь. Я поднял руку, призывая тех. кто позади нас, к тишине, и дал знак двум другим констеблям подойти.　

«Хозяин, это человек», — прошептал констебль, и мы спрятались рядом с тропой. Для джунглей Новой Гвинеи характерно то, что вы можете видеть только на несколько ярдов от себя и, мы не знали, приближается ли человек, который, по словам констебля, был один, или удалялся. Но то, что он громко что-то напевал, доказывало, что папуас не подозревал о нашем соседстве.　

Он небрежно скакал к нам вниз по склону, и мы вскочили и бросились на него. Началась ужасная борьба. Наше численное превосходство победило, и он лежал неподвижно, его дыхание было судорожным, а вращающиеся глаза свидетельствовали об ужасе. Даже когда мы позволили ему подняться и попытались, улыбаясь и успокаивающе разговаривать с ним, показать, что мы не собирались его убивать, его страх перед нами не уменьшился.　

Потребовалось несколько минут, чтобы заставить его перестать дрожать и прекратить попытки вырваться из рук констеблей. До сих пор я чувствую легкую жалость к этому парню, который не мог понять, что происходит, увидев первого белого человека в своей жизни и, судя по тому, что он сделал позже, твердо уверился, что мы враги, пришедшие напасть на его народ. Все, что нам было нужно, это получить проводника, но все наши попытки жестикуляцией объяснить наши намерения, казалось, ничего для него не значили. Однако он понял, когда мы предложили ему в подарок нож. Он взял его после того, как мы показали, для чего этот инструмент нужен, и на его лице появилась благодарная улыбка.　

Затем, пока мы махали руками в сторону вершины горы, указывая на тропу, а затем на него, до него, казалось, дошло, чего мы хотели. Он показывал это каждой