лентой поток в одну светящуюся зигзагообразную полосу. Передохнув, продолжили путь по верховьям и стали подниматься по снежнику. На водоразделе между Хайма-ю и Молонья-вож из нахлынувшего вдруг тумана вынырнула подзатянувшаяся мхами старая дорога, по ней давно никто не ездил. Это еще один, третий путь из Европы, на этот раз с перевала Хайма. Придерживаясь направления по компасу, оставляем позади и его. Другой борт Молонья-вож проступил в тумане лишь в тот момент, когда мы спустились по затопленным луговинам к реке. Я был приятно удивлен, что при переходе реки под ногами заиграла рыбёшка. За рекой отдыхали, я сидел и смотрел в новообразовавшийся прудик, дно которого покрыто растениями, проживающими обычно на суше, а тут ещё и цветущими. Будто бы разглядываешь мир Зазеркалья, преломленный водой, гротескно изменивший формы, привычный, но совершенно чужой. Очередной, третий за сегодняшний день подъем вышел по низкому кустарничнику. Туман как навалился, так и пропал. Оказавшись наверху, целим на полуразвалившейся массив камней, утонувший в сочной зелени тундры. Здесь, под прикрытием каменной стены, скорее прячемся от ветра и лакомимся морошкой, зелено раскинувшейся по уступам, протягивающей налившиеся цветом ягоды навстречу вдруг неожиданно замелькавшему солнцу. Я вымотался, но и пяти минут не проходит, как снова оказываюсь на ногах. Внизу серебрится река. На той ее стороне прерывисто, черным волосом по зеленому, уходит по склону дорога, тут же пропадающая в горной стране. Я рад: её направление в точности совпадает с направлением нашего движения – там, за водоразделом, где она исчезает, – расщелина реки Грубе-ю. И мы отправляемся было туда, как тут…
Чум! Горделиво вперился в небо на самой крутой сопке. До него почти два километра обратно вверх через каменистую расщелину, но мы всё равно идем, оставив рюкзаки сгорбленно темнеть у реки. Ниже чума баня на отлёте. Крытый шифером домик поблёскивает оконцами на фоне пустынного горного ландшафта и его существование здесь подобно чуду. Солнце проглядывает всё чаще и чаще, а к моменту нашего прихода мы уже видим, как с востока, сминая тяжёлые тучи, к нам словно благовест приближается полоса безоблачного синего неба.
Люди!
– Что, поближе к небу? – кричим на подходе.
– Подальше от комаров, – звучит ответ.
Подходим, здороваемся. Я сразу уведомляю о цели визита, что нет сухарей, хотелось бы мяса, не оставляя ничего за душой. Нас встречает бригадир Степан, он понимающе кивает, его супруга Светлана приглашает на чай. Таким образом, мы оказываемся в гостях у второй Саранпаульской бригады. Это уже не ханты, а коми – зыряне, предпочитающие называть себя именно зырянами и никак не комяками. В бригаде шесть мужчин и столько же женщин, еще месяц назад они, как и некоторые другие бригады в этот период, летовали на западном склоне, где весна всегда запаздывает и гнуса поначалу меньше, что благоприятно сказывается на отеле оленей. Но в этом году там тоже была жара, много овода, и олени болели. У нас же, то есть в Азии, овода вообще не было, что «необычно и странно», как выразился Степан. Заговорили о маршруте, рыбе, дорогах, истории края. Степан упомянул о хантыйском святилище на окраине гор у озера Бал-банты – месте поклонения племен рек Сосьвы, Хулги и Ляпина, где раскрашенные и разодетые деревянные идолы встречают рассвет, засматриваясь грубыми, обветренными до черноты и потрескавшимися ликами на нежную озерную синеву. «У нас такого не водится, – продолжал рассказывать он. – Наши предки явились с западной стороны, мы не язычники. У нас нет святых мест, мы не рядим идолов, не смазываем им губы жиром и не катаем на саночках, не пьем сидя из одной рюмки по ходу движения солнца. А ханты следуют своим традициям до сих пор». И он прав: иного зырянина и не отличишь от русского, даже национальные костюмы народов схожи, а в сравнении с соседствующими малыми народностями зырянская культура более развита. Недаром же ханты и манси, исконные рыбаки и охотники, переняли многие штрихи общественно-родового строя, как то земледелие и животноводство, у зырян. Ведь оседлые ханты и манси никогда не растили хлеб и не пасли оленей, и только когда зыряне в XVIII веке стали перекочевывать с европейских склонов на новые пастбища, только тогда в низовьях восточных склонов Полярного и Приполярного Урала стало развиваться оленеводство, зажелтели поля. До этого периода только редкие ненцы кочевали в горы сюда с побережья Карского моря на зимовку, места были совершенно дикие.
Степан поведал и о том, что происходит сейчас. Раньше в Саранпаульском совхозе числилось тринадцать бригад, сегодня осталось меньше половины. В марте, ранней весной, оленеводы начинают каслатъ в сторону Северной Сосьвы, потом дороги бригад расходятся. В первых числах апреля для отёла оленей стараются перекочевать на западный склон Урала, июнь и июль на оленях не ездят, пастухи ходят пешком или используют лошадь. Снова начинают запрягать оленей только в конце августа. В это время начинается осеневка — бригады сворачиваются и уходят с гор (некоторые, как бригада Степана, в промежутке между весенне-осенним касланием кочуют ещё и обратно в Азию, но вниз не спускаются, стоят у границы).
За разговорами день незаметно склонился к вечеру, солнце заглянуло через дымоход и отчеканило оконцовки деревянных шестов золотом, будто нечаянно пролило на них свет. Дым от очага засеребрился, подпоясался тёмными линиями, резво потянулся вверх, будто ожил. Затрещала новая горсть поленьев в железной печи; удерживаемый веревкой ребенок, восторженно смотрящий на нас, неразумно протянул руки к огню (оленеводы специально привязывают детей к стенам чума, чтобы те случайно не навредили себе). Ближе к сумеркам отправились встречать пастухов, возвращающихся с суточного дежурства. Неожиданно прозвучал окрик: «Едут!», – и ребятишки мгновенно высыпали на улицу, потянув за собой и взрослых, навстречу двум укрывшим лица под капюшонами малиц всадникам, появившимся на грани неба и гор, будто выскочившим из-под самой земли. Как-то сразу празднично стало вокруг. Улыбающиеся конники спешились, обняли жен и детей, заговорили с ними на своем языке, будто не виделись несколько месяцев или даже лет. Миновали всего-то сутки, а как видно уже соскучились! Непогода, ветер – все эти суровые условия так сближают людей, как будто бы специально предназначены именно для того, чтобы люди, делясь сердечным теплом, имели возможность учиться любить мир и друг друга как можно полнее. Эпизод встречи так взволновал меня, что мне тут же захотелось запечатлеть этот момент на плёнку, но руки не поднялись… А сердце рвалось вперёд, сопереживая, неожиданную радость. Как, право, можно замечательно жить на Земле! Куда лучше, чем только можно себе представить. И мне понятны мотивы тех
