У меня в разных городах были женщины, и я гулял. Ты знаешь, как я это умею делать. Я не обижал их детей и вёл себя очень чистоплотно и достойно, но я вор был и негодяй чисто сам для себя и закона. А женщины таким, как я, негодяям как назло подворачиваются порядочные. Обо мне же все были хорошего мнения, и, возможно, кто-то из бедняг и любил меня, но я мотался то в один город, то в другой, то в третий и ничего серьезного ни с кем не строил. Да и мне ли строить? За мной уже столько уголовных дел совершенных было! Ужас, страшно вспоминать самому! Лучше б я не освобождался до сих пор из колонии! Это было бы и для меня, и для всех лучше. Все одно к одному. За чем-то следует что-то. Говорят, что дыма без огня не бывает. Правильно говорят. В жизни моей с 18 августа 1988 года по 1 мая 1995 года было хорошее, плохое и ужасное. Самое тяжкое было с февраля по 1 мая.

Я прошу тебя, Танечка, не верить надуманным фантазиям тех людей, кто тебе обо мне наговорил много гадостей и превратил меня в своих выдумках в монстра какого-то. Следствие разбирается, и разберутся психиатры, надеюсь, в Москве и институте им. Сербского хотя бы на 50 %, так как психику человека никакая медицина никогда не изучит. Не волнуйся, изнасилованных в моем деле нет. Но то, что много людей убито, — это факт и ни для кого не секрет. Я всегда говорил: «Не троньте меня, не затрагивайте, и я душу и сердце человеку отдам, если все прекрасно». Но в психологически ужасный момент моей жизни меня коснулись, и я вспыхивал не как спичка, а как целый пожар, где реальное от нереального не отличить. Я ведь ко всему самолечился психотропными средствами, алкоголь это дает самые негативные, непредсказуемые последствия Вот такие дела.

Мои психологические срывы в незастрахованных случаях жизни, судьбы повлекли за собой тяжкое, чего здраво сам не желал. Люди, не зная меня, психаненормального, были правы, так меня называя. Помнишь, теща обо мне говорила, что я псих ненормальный? Вот и выходит — права была твоя мать! А если кто меня не знал, но затронул не по делу где-то как-то при каких-то обстоятельствах, если того хотели судьба, случай, то вся непредсказуемость ужаса проявлялась… Вот тебе и хороший, добрый, нежный, внимательный, отзывчивый и т. д. и т. п. Вова!

Что проку в самом себе покаяться? Вот и каюсь перед всеми и пред тобой тоже за все и прошу тебя простить меня. Приговор мне все равно, я думаю, будет однозначным. Правда, до суда есть еще возможность о многом подумать, настроиться на самое худшее и по-мужски ответить пред законом за содеянное.

Вот и все. Прости меня, Танечка. Обнимаю, целую тебя, Димочку, Лену, Сережу.

Твой муж Муханкин.

344022, г Ростов-на-Дону,

СИЗО 59/1, камера 105.

Как заметил читатель, мы несколько нарушили хронологию событий, поместив данное письмо именно здесь. О многом, упомянутом автором, нам еще предстоит рассказать, знакомящемуся с этой книгой еще трудно оценивать фигурирующие в письме факты. О взаимоотношениях Муханкина с протестантскими общинами и, его поисках дороги к Богу мы порассуждаем в главе 6, о женщинах в его жизни — в главе 7, о том ужасе, что пришелся на период с февраля по май 1995 года, — в главах 8-12. Но мы сознательно отклонились от хронологии и не захотели искромсать письмо: уж слишком это впечатляющий документ, знание которого расширяет наши представления. Читая его, становится понятно, что имеет в виду Муханкин, упоминая, как он хотел «медленно казнить» Таню. Наверное ему не только часто снилось, как он её убивает: скорее всего, он вызывал у себя затяжные фантазии, представляя себе, как распоряжается, в соответствии со своими пристрастиями, её телом. Если учесть, что в заключение Муханкин попал после относительно продолжительного общения с женой, в течение которого именно она, её тело, являлись объектом регулярного, систематического фантазирования, можно не удивляться, что в колонии фиксация на её образе и соотнесение именно с ней своего садистского некрофильского идеала стали для Муханкина навязчивой идеей.

Не нужно было изобретать фантастических особей женского пола, не нужно было умозрительно наделять их тела, внутренности, половые органы будораживающими его нездоровое воображение запахами, чертами, свойствами, коль скоро имелся вполне реальный объект, в котором эти подразумеваемые свойства присутствовали изначально. Более того, садистские фантазии, направленные на Таню, получали обоснования, поддающиеся разумному объяснению, даже логичные в его системе координат. Предательница, изменница, она, как представлялось Муханкину, готова отдаться каждому, и его воображение живо рисовало конвульсии, судороги, которыми заходилось её распаленное тело в миг оргазма, он воспринимал её свои внутренним взором как своеобразное похотливое животное, обонял её мускусные интимные запахи, распалялся от слышимого внутренним ухом утробного воя удовлетворенной самки. С другими, как рисовалось ему, она наслаждалась так, как никогда не получалось с ним, и винил он в этом исключительно её, а не себя.

Концентрируя на ней всю свою ненависть к женщинам, он (возможно, бессознательно) отодвигал на второй план ненавистную фигуру матери, и потому Тане приходилось в границах его фантазийного мира отвечать не только за себя, но и за мать.

Это письмо содержит важнейшее для нас признание. Из него становится известно, как Муханкин впоследствии, выйдя из колонии, часами, днями, неделями, наблюдал за всеми передвижениями бывшей жены, как крался за ней, когда она, ничего не подозревающая, отправлялась в магазин, торговый центр, на рынок, как ему хотелось подойти к ней, остановить и «что угодно» сделать с ней. Как сообщает сам Муханкин, он мог незаметно пронзить её заточкой, а потом со стороны наблюдать за тем, как вокруг истекающего кровью тела собирается толпа зевак.

И если пьянчуга П. был пронзен отверткой по капризу случая, просто потому, что подвернулся под руку формирующемуся серийному убийце в момент, когда неудержимое желание реализовать подспудные абстрактные фантазии отключило «тормоза», то импульс, толкавший к нападению на бывшую жену Татьяну, подпитывался постоянным, целенаправленным фантазированием. Этот несостоявшийся удар по сути своей должен