За столом похоронно молчали. Скорее всего, в уме прикидывали размер этой невероятной суммы. Потом один из тех, кто сидел ближе всех к Серову, скорее всего его заместитель, высказался:

– А что, в двадцатом нельзя было этому еврею так выкрутить яйца, чтобы он вспомнил, на какой улице в Бердичеве жил его дедушка?..

– Почему в Бердичеве? – удивился Серов.

– Моисей Левинсон родился и жил до переезда в Баку в селе Канатеевка Одесского уезда, – бесцветно заметил докладчик. После паузы он продолжил: – Полковник Финкельштейн, который был знаком с Левинсоном с детства, в своем первом докладе предупредил, что подобные мероприятия с Левинсоном бесполезны. Мы нашли и пригласили Станислава Альфредовича Жука, следователя ЧК в 1920-м, который проводил первый допрос Левинсона…

Генерал армии поднял трубку стоящего перед ним телефона.

– Жук в приемной?

Выслушав ответ, коротко скомандовал:

– Приглашайте.

Дежурный адъютант, молодцевато щелкнув каблуками, первым оказался в кабинете, сделав вид, что придерживает дверь. Следом за ним вошел тучный гражданин с отвисшими щеками, в котором с трудом можно было признать следователя-кокаиниста в студенческой тужурке.

Председатель КГБ указал гостю на единственный свободный стул, и пока тот до него добирался, а потом устраивался, положив папочку из кожзаменителя перед собой, председатель сообщил:

– Станислав Альфредович, ныне профессор марксистско-ленинской эстетики, доктор наук, заведующий кафедрой, – тут Серов посмотрел в спасительную бумажку, – института мясо-молочной промышленности…

Профессор Жук в это время встал, откинул взмахом головы поредевшую шевелюру и раскланялся. На его пиджаке у правого лакцана были прикреплены два ромбика-значка о высшем образовании, так называемые поплавки; из кармана с левой стороны, как газыри на черкеске, торчал целый ряд автоматических ручек.

– Садитесь, профессор, – предложил генерал и, не выдержав, спросил: – А почему мясо-молочный?

– К сосискам поближе, – высказал предположение много себе позволяющий зам.

Аудитория была тренированная, никто не хихикнул, все сдержанно продемонстрировали улыбками уважение к руководству.

– Специалистов нашего профиля, особенно коренной национальности, – проникновенно оглядывая узкий и в большинстве засекреченный круг, начал профессор, – крепко зажимают иные граждане с хорошо подвешенными языками и крепкими связями. Все места в лучших вузах ими заняты. Мы же в карьерных делах чистые Митрофанушки, спокойно сидим и смотрим, как развращают нашу молодежь.

– Разделяем вашу озабоченность, но тема совещания иная. В свою очередь замечу, что и мемуары выдающихся советских партийных деятелей и военачальников тоже пишут почему-то только они. Хотелось бы проверить, что там обо мне растрезвонят… Ладно, давайте о деле.

Профессор вновь встал.

– Да, я был следователем ЧК в период с 1920 по 1922 год и проводил в Баку допрос арестованного Моисея Левинсона, – на слове «Левинсон» Жук сделал небольшой нажим. – Было совершенно очевидно, что в наших руках оказался чуждый элемент. Разговор должен был быть короткий, а исполнение приговора еще короче. Но вмешался начальник разведки армии Ефим Финкельштейн, – эту фамилию профессор произнес с особым удовольствием, – который объявил о начале операции «Деньги Нобеля», предварительно связавшись с центральным аппаратом, где и получил добро на проведение этой аферы. Я думаю, он вместе с дружком детства и вывез эти миллионы…

Жук выдохнул, достал из кармана брюк носовой платок размером с детскую пеленку.

– Поосторожнее с выводами, – неожиданно раздалось из середины стола. – Ефим Абрамович участвовал не в одной операции, включая боевые на фронте. Кстати, а где вы служили во время войны и встречались ли вы после двадцатого года с Финкельштейном?

– С Финкельштейном встречался только раз, на его задержании в 1937-м, – ответил Жук. – После моей реабилитации, учитывая состояние здоровья, подорванного ошибочным арестом, с 1941 по 1949 год служил прокурором Бухарской области.

– Персик, виноград, урюк… – пропел заместитель.

Серову это отступление не понравилось.

– Каждый служил Родине там, где ему приказали. Значит, вы считаете, что операцию необходимо продолжать и Моисей Левинсон – скрытый буржуазный агент?

Жук снова вскочил, щека у него стала подергиваться.

– Безусловно, товарищ генерал армии. В общем-то все они в той или иной степени агенты…

– Вы свободны, товарищ Жук, – не глядя на приглашенного, сказал председатель. – Нам было интересно знать ваше мнение.

На этих словах дверь как по волшебству открылась, и тот же дежурный выпроводил профессора.

Выходя, профессор эстетики фыркнул и вроде бы сам себе, но отчетливо сказал:

– Везде надо делать дезинфекцию.

– Продолжим, – дождавшись, пока дверь за профессором не закрылась, сказал Серов.

– В бухгалтерии составили смету на все время проведения операции, – скучным голосом вновь заговорил докладчик. – Ее сумма составляет 143 миллиарда 424 миллиона рублей, включая переведенную по курсу инвалюту.

– Похоже, это побольше, чем недоказанный клад Нобеля, – заметил зампред.

Не комментируя высказывание соседа, председатель КГБ СССР обратился к докладчику.

– Что ответил на ваш запрос товарищ Финкельштейн?

– Полковник Финкельштейн ответил короткой телеграммой. Зачитываю текст: «Команду на проведение операции “Деньги Нобеля” дал лично товарищ Дзержинский. Не нам отменять решение Феликса Эдмундовича! С чекистским приветом! Финкельштейн». Естественно, телеграмма передана по спецтелеграфу, – закончил докладчик.

В кабинете повисла торжественная тишина.

– Полковник Ефим, как его… – Серов махнул рукой, заменяя этим жестом непристойную фамилию, – напомнил нам об одном крайне важном факте. Мне кажется, эта операция – единственное оставшееся мероприятие, подписанное лично первым председателем ВЧК…

Докладчик с края стола, уставленного томами дела, вытащил из-под стопки папку, посмотрел на первый лист и кивнул начальству.

– …имеет уже не только политическую, но и историческую ценность.

Участники совещания встали.

Председатель завершил совещание такими словами:

– Выдать иностранцу адрес этого… Сами понимаете. И продолжить наблюдение. А в будку посадите завтра нашего человека… Естественно, девушку, да посимпатичнее, пусть поработает, выяснит все что можно. А на каком языке он говорит? Надо, чтобы она его понимала.

– Говорит по-русски, но с сильным акцентом.

Эпизод 30

Июль 1957 года

Фестиваль в Москве и поездка в Ленинград

Фестивальная колонна ярко раскрашенных грузовых машин ползла по проспекту Мира. Борта у кузовов были откинуты, и на открытых площадках пели и плясали иностранные делегаты фестиваля. Опьянев от неожиданно пришедшей свободы, еще большие коленца выдавали дети прошедшего год назад XX съезда.

Облокотившись на кабину, под развевающимся белым с синим магендавидом израильским флагом стоял высокий крепкий молодой мужчина и не сводил глаз с кузова впереди идущей машины. Прочесть транспарант, что в этом грузовике студенты Первого Московского медицинского института, он, конечно, не мог. Его волновало не кто хозяин транспорта, а отплясывающая на нем в красных сапожках народный танец одна из пассажирок. Периодически ее яркая широкая юбка разлеталась колоколом, открывая нижнюю, целомудренно-белую, в форме узкого стакана, но не скрывающую стройных ножек танцующей. Тем более сапожки делали их еще стройнее. Ленты от венка на голове девушка зажимала во рту, отчего ямочки на ее щеках становились еще глубже. Глаз от ее разрумянившегося лица и отбивающих притопы каблуков отвести действительно было невозможно.

Колонна ползла чуть ли не шагом, периодически останавливаясь. В одну из таких остановок израильтянин растолкал танцующих фрейлехс друзей и спрыгнул на мостовую. Подойдя к соседней машине, он встал напротив неожиданно замершей плясуньи. Несмотря на соломенную косу, девушка была кареглазой, зато темноволосый южанин оказался голубоглазым. Не сводя с девушки взгляда, он протянул вперед руки и просто сказал: «Прыгай! Sauter!»

Казалось, вокруг исчезли все звуки. И цвет пропал, кроме красных сапожек.

Девушка перестала улыбаться, а затем, встав на край кузова, бросилась в объятия незнакомца. С израильского грузовика зааплодировали, захлопали и советские студенты.

Пара на какое-то время замерла, глядя друг на друга, девушка оставалась на руках молодого мужчины, обняв его шею. А потом он поставил ее на землю, и они моментально пропали в толпе