и решительно до конца проводящим свою волю, направленную на укрепление боеспособности армии». 
Он действительно жалел своих солдат. И после войны всегда останавливался у памятника 16-й армии, поставленного под Москвой. Говорил:
 — Это мои солдаты.
 Когда у Кремлевской стены появился памятник Неизвестному солдату, то прах взяли из братской могилы бойцов 16-й армии, армии Рокоссовского.
 Судьба его хранила.
 Накануне битвы на Курской дуге Рокоссовский едва не погиб. В одиннадцать вечера он обычно подписывал итоговую шифровку в Ставку, а потом шел ужинать в столовую Военного совета вместе со всеми. А в тот день он раньше обычного пошел в столовую и всех туда позвал. Когда принесли шифровку, прилетел немецкий бомбардировщик и сбросил бомбу прямо на дом Рокоссовского, где в тот момент находился только часовой...
 За годы военной службы он был трижды ранен.
 Весной 1942 года, когда Рокоссовский, собираясь пойти вместе с офицерами штаба на торжественное собрание по случаю 8 Марта, подписывал итоговый документ о действиях войск, за окном дома, где находился штаб, разорвался снаряд, и осколок попал генералу в спину.
 Ранение было тяжелым, с обильным кровотечением. Жуков приказал эвакуировать Рокоссовского в госпиталь. Из Москвы отправили санитарный самолет. Оперуполномоченный особого отдела 16-й армии Иван Лаврентьевич Устинов (будущий генерал-лейтенант госбезопасности, первый заместитель начальника 3-го управления КГБ СССР) получил указание от начальника отдела:
 — Организуйте эвакуацию и обеспечьте безопасность командующего.
 Когда прилетел самолет, оперуполномоченный Устинов решил проверить самолет. Много лет спустя он рассказал корреспонденту «Красной звезды»:
 — Ведь в сорок первом немцы перехватили информацию и захватили одного командующего. Мне сразу бросилось в глаза, что трое врачей какие-то не совсем белые и по-русски с акцентом говорят! Докладываю по телефону, что вот такое дело...
 Пока сигнал бдительного особиста проверяли, самолет задержали. Тяжело раненный Рокоссовский, который дышал уже с трудом, ждал. Через полчаса уполномоченному позвонили:
 — Отправляй, это испанцы, эмигранты, — они создали санитарный отряд.
 Он лежал в госпитале для высшего командного состава, находившемся в здании Тимирязевской академии. Туда приехала выступать известная актриса Валентина Серова, вдова военного летчика Анатолия Константиновича Серова. Он уехал в Испанию старшим лейтенантом, сбил восемь самолетов и вернулся полковником и Героем Советского Союза. В двадцать восемь лет он стал начальником Главной летной инспекции военно-воздушных сил Красной армии, служил под началом Смушкевича.
 А на следующий год, 11 мая 1939-го, комбриг Серов разбился, пилотируя учебный истребитель. Вместе с ним погибла знаменитая летчица майор Полина Денисовна Осипенко, Герой Советского Союза.
 Валентина Серова осталась молодой вдовой с маленьким ребенком на руках...
 Между высоким и статным Рокоссовским и красавицей Серовой вспыхнул роман. Она говорила:
 — В первый раз после смерти Толи я влюбилась.
 Но Рокоссовский был женат и вскоре вернулся к семье. Первый секретарь Московского горкома Георгий Михайлович Попов счел необходимым навестить в госпитале уже хорошо известного в стране генерала и сразу же выделил ему квартиру. Жена с дочерью приехали в Москву из эвакуации.
 А Валентина Серова вышла замуж за Константина Симонова, который посвятил ей свое самое знаменитое стихотворение «Жди меня»...
 Интересно, что человечный и доброжелательный к людям Рокоссовский до конца жизни любил Сталина, а жесткий и даже жестокий Жуков оказался в конечном итоге антисталинистом.
 Жуков возложил на Сталина вину за катастрофу лета сорок первого. Жуков хотел, но не успел реабилитировать военнопленных. Рокоссовский тоже много писал о причинах трагедии первого года войны, но имени Сталина не называет.
 Видимо, он наивно верил, что в 1937-м его посадили какие-то негодяи, а Сталин разобрался и выпустил. А потом сделал его маршалом, Героем и всегда говорил ему теплые слова. Вождь был одаренным артистом.
 «Не могу умолчать о том, что Сталин в нужные моменты умел обворожить собеседника теплотой и вниманием и заставить надолго запомнить каждую встречу с ним», — писал Константин Константинович.
 Рокоссовский до конца жизни не мог простить Жукову его жестоких приказов осенью сорок первого. Жуков командовал фронтом, защищавшим Москву, Рокоссовский — одной из армий.
 Жуков, правда, полагал, что их отношения испортились в сорок пятом, когда Рокоссовский должен был брать Берлин, а Сталин поручил берлинскую операцию Жукову.
 В сорок четвертом Рокоссовский хотел взять Киев, и его 60-я армия под командованием генерала Ивана Даниловича Черняховского уже была на подступах к столице Украины, но во второй половине сентября его фронт перенацелили на черниговское направление. Киев отдали Воронежскому фронту. Рокоссовский позвонил Сталину. Тот ответил коротко:
 — Это сделано по настоянию товарищей Жукова и Хрущева, они находятся там, им виднее.
 И теперь опять его лишали возможности нанести удар на главном направлении.
 Рокоссовский не выдержал и спросил верховного:
 — За что такая немилость, почему с главного направления — на второстепенный участок?
 Сталин в своей манере ответил, что Константин Константинович ошибается: 2-й Белорусский фронт тоже будет действовать на главном направлении. Вождь знал, как разговаривать с Рокоссовским.
 Константин Константинович не раз рассказывал, как во время обороны Москвы его впервые вызвали к аппарату ВЧ — разговаривать со Сталиным. Он ждал разноса и волновался.
 «Услышал спокойный, ровный голос Верховного Главнокомандующего. Он спросил, какая сейчас обстановка на истринском рубеже. Докладывая об этом, я сразу же пытался сказать о намеченных мерах противодействия.
 Но Сталин мягко остановил, сказав, что о моих мероприятиях говорить не надо. Тем подчеркивалось доверие к командарму. В заключение разговора Сталин спросил, тяжело ли нам. Получив утвердительный ответ, он сказал, что понимает это:
 — Прошу продержаться еще некоторое время, мы вам поможем...
 Нужно ли добавлять, что такое внимание Верховного Главнокомандующего означало очень многое для тех, кому оно уделялось. А теплый, отеческий тон подбадривал, укреплял уверенность».
 Рокоссовский не понимал, что в тот момент вождь зависел от своих генералов: его собственная жизнь висела на волоске.
 Сталин вновь позвонил Рокоссовскому, когда немцы появились в районе Красной Поляны. Сталин боялся, что из Красной Поляны немецкая артиллерия сможет обстреливать столицу. Рокоссовский получил дополнительные силы для контратаки.
 Впервые Рокоссовский написал хвалебные строки о Сталине в декабре сорок первого, когда контрнаступление под Москвой еще продолжалось. Тогда Константин Константинович согласился написать статью для «Красной звезды». В ней говорилось:
 «Не раз и не два Верховный Главнокомандующий находил время для того, чтобы непосредственно снестись с частями, действующими на нашем участке фронта.
 Это было в критические дни, когда мы отходили под напором превосходящих сил неприятеля. Неожиданно меня вызвали к телефону. Я услышал:
 — Говорит Сталин. Доложите обстановку.
 Подробно, стараясь не упустить ни одной мелочи, я обрисовал положение на нашем участке фронта. В ответ услышал спокойный