распоряжении Петра оказывались люди более талантливые и опытные. Скажем, в 1713 году в результате неслыханного для тогдашней России везения строить новую столицу приехал создатель Королевского дворца в Берлине Андреас Шлютер. Однако спустя год после приезда он умер от простуды.
Заметным архитектором в некотором роде стоило бы считать и француза Жан-Батиста Леблона. Хоть он и не построил на родине ничего выдающегося, зато был учеником Андре Ленотра, разбившего сады Версаля. Леблон тоже прожил в Петербурге сравнительно недолго. Считается, что он не выдержал грубого обращения со стороны царя и его ближайшего соратника Александра Меншикова; однако непосредственной причиной его смерти через несколько лет после приезда в Россию тоже стало респираторное заболевание.
Условия жизни в Петербурге в то время сделали недостаток своенравия и умение приспосабливаться, в том числе и к погоде, конкурентными преимуществами. Именно они обеспечили швейцарцу Трезини славу первостроителя города на Неве.
К тому же нет никаких сомнений в исключительных организаторских способностях Трезини. Со временем ему доверяли все больше и больше объектов. В 1716 году он был ответственным за пять строек, в 1724-м — уже за 16. Конечно, Трезини не смог бы лично осуществлять контроль за всеми работами, и у него было довольно много помощников разной квалификации. Некоторым образом это напоминало деятельность архитектурного бюро в наши дни, только компания была не частная: все работники и руководитель находились на довольствии государства.
Надежность швейцарца расположила к нему Петра. В конце концов царь подарил архитектору собственную лодку для того, чтобы переправляться между берегами Невы.
Из множества построек Трезини сохранилась небольшая часть, и именно она сегодня представляет наиболее узнаваемый образ раннего Петербурга: Петропавловская крепость с собором и Петровскими воротами, Летний дворец Петра I в Летнем саду, здание Двенадцати коллегий.
Есть, правда, еще что-то, в чем влияние Доменико Трезини на современный облик Санкт-Петербурга проявилось куда сильнее, чем в зданиях. Довольно быстро стало очевидно, что управлять застройкой целого города точечными указами невозможно, и даже трепет подданных перед царем не менял дела в корне. Люди строили дома так, как привыкли раньше. Сложность заключалась не только в упрямстве и силе старинных привычек, но и в том, что со слов довольно сложно полноценно представить себе образ — что именно, как и где нужно построить.
Начиная с определенного момента распоряжения Петра об освоении какой-то территории сопровождались чертежом Доменико Трезини, где была намечена по меньшей мере трассировка улиц. В конце 1715 года подобный план был подготовлен для Васильевского острова. Существует предположение, что Трезини делал чертежи для Выборгской стороны, Коломны, Кронштадта и еще некоторых частей города. Словом, все те огромные пространства, которые в воображении Петра одно за одним становились частью будущей грандиозной столицы, вполне возможно, были поделены Трезини на одинаковые прямоугольные кварталы. Мы не можем судить об этом наверняка, потому что ни один оригинальный чертеж Трезини не сохранился. Довольно хорошо известно, что они могли бы из себя представлять, потому что в 1721 году Петр ненадолго перенес центр на Васильевский остров, и эта местность привлекла к себе внимание в том числе и картографов.
Сетка прямоугольных кварталов, предлагавшаяся Трезини, была по тем временам неправдоподобно крупной: длина проезда между проспектами составляла полкилометра. В общем-то, архитектор пользовался самым старым и самым надежным способом обустраивать пространство городов. На прямоугольные кварталы были поделены древние города Междуречья и Индии, колонии Александра Македонского и Древнего Рима, первые китайские миллионники. Популярность такой системы объяснялась ее простотой и эффективностью. Она универсальна, позволяет легко контролировать застройку (и вообще все, что происходит на территории), упрощает прокладку водопровода и стоков, создает ощущение порядка. Кроме того, деление на кварталы допускает довольно большую гибкость: их наполнение может со временем довольно серьезно меняться, не нарушая общей системы. Тем более это верно по отношению к петербургским кварталам, которые были, как мы уже сказали, необычно большими. Там, где в XVIII веке пропалывали огороды, к концу XIX века могли появиться жилые флигели. Во второй половине XX века некоторые из них снесли, чтобы разбить на их месте скверы и детские площадки.
Доменико Трезини — вероятно, стараясь найти не слишком громоздкое решение задачи, — заложил одну из самых важных основ Петербурга. С одной стороны — длинные монотонные коридоры улиц, иногда непрерывные на протяжении нескольких сотен метров. С другой — довольно насыщенная жизнь внутри дворов, каждый из которых, по крайней мере потенциально, может составлять отдельный, ни на что не похожий микромир. В начале XX века в некоторые петербургские дворы могли встроить, скажем, целый концертный зал. Сейчас внутри центральных дворов города находят себе место рестораны, художественные центры, пешеходные променады.
Однообразие кварталов на Васильевском острове Трезини нарушил только дважды. На стрелке острова он наметил будущую его центральную площадь, выходящую к Неве. Потом архитектор изящно разрешил ситуацию с набережной с южной стороны, которая имела не вполне ровные очертания. Вместо того чтобы пытаться изменить рельеф или, наоборот, вписать сетку кварталов в форму острова, он дал кварталам как бы спонтанно обрываться там, где начиналась вода. Каждое здание на набережной чуть выступает за другое, так что вместе они складываются в довольно живую, ритмичную картину.
Стоит упомянуть, что, согласно изначальному плану, по линиям и проспектам Васильевского острова должны были быть прорыты каналы, однако затея никогда не была полностью осуществлена.
Несмотря на множество последующих перестроек, планировка Трезини практически полностью сохранилась на Васильевском острове. Что еще важнее, квартальная система планирования прижилась в Петербурге на очень долгие годы и оставалась основой для развития столицы по меньшей мере вплоть до революции 1917 года.
Такая почти неправдоподобная роль в становлении Петербурга никак не была отмечена чинами или благосостоянием. Доменико Трезини служил рядовым архитектором в Канцелярии от строений — учреждении, которое занималось планированием и организацией строительства города. Несмотря на то что вместо изначально оговоренных 200 рублей в год ему постепенно стали платить 1 000, швейцарец регулярно писал письма с просьбой увеличить ему жалование. По крайней мере в одном из них он сетовал, что ЖанБатист Леблон и итальянец Гаэтано Киавери получают большее довольствие, несмотря на меньшее количество выполняемых ими работ.
Первые годы Трезини жил там же, где и все иностранцы, — на левом берегу Невы, но в 1716 году переехал на Васильевский остров. У него был собственный двухэтажный деревянный дом на каменном фундаменте, как тогда говорили: «на 11 осей», то есть с 11 окнами на каждом уровне. Архитектор прекрасно изъяснялся по-русски и, судя по всему, вполне считал Петербург своим домом. Во всяком случае, получив от
