Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 70

число историй, которые объясняют причины глухоты Эдисона. Она могла быть результатом осложнений после перенесенной скарлатины, результатом плохой наследственности, поскольку его брат и отец тоже были глуховаты, сам он рассказывал, что получил в ухо от начальства после того, как его эксперименты с фосфором закончились взрывом в депо, в вагоне, где у него была собственная лаборатория. Генри Форду он излагал другую версию. Дескать, когда работал мальчишкой-газетчиком, то «задержался на станции, ожидая нескольких моих покупателей газет, и поезд двинулся. Я побежал и схватился за заднюю ступеньку, почти совершенно задохнувшись, и не мог сам подняться, потому что ступеньки в то время были очень высокие. Кондуктор нагнулся и схватил меня за уши, и, когда он меня тащил, я почувствовал, что что-то в моих ушах треснуло, и вот после этого я начал глохнуть».

Поскольку все эти истории более или менее взаимоисключающие, вы можете выбрать любую на свое усмотрение.

Тем не менее Эдисон, как правило, наслаждавшийся тишиной даже в окружавшем его грохоте, очень любил музыку. Редкими тихими семейными вечерами его жена Мина выбирала восковой валик из коллекции Эдисона, и они слушали музыку.

Чаще всего для своего глухого мужа Мина ставила произведения Бетховена.

У каждого свое чувство юмора…

Рекламная акция Эдисона. Ясная Поляна

Узнав о том, что новым прибором заинтересовался Лев Толстой, Эдисон выслал ему в Ясную Поляну фонограф с надписью: «Подарок графу Льву Толстому от Томаса Алвы Эдисона».

Правда, Толстой своим голосом остался недоволен. Прослушав запись, он очень расстроился, потому что «никак не ожидал, что у него такой глухой и стариковский, и вдобавок еще злой голос».

Я послушал пару записей голоса графа и ничего такого не заметил. Но, возможно, проницательному художнику души человеческой было виднее.

Юлиус Блок. Москва

В Москве его звали Юлий Иванович. В России он прожил двадцать лет из отпущенных ему семидесяти шести. Родился Юлиус Блок в Южной Африке в 1858 году, умер в 1934 в Швейцарии, но годы, которые он провел в России, обеспечили ему достойное место в истории русской культуры.

«Товарищество Ж. Блока», которое он возглавлял, стало каналом, по которому в Россию попадали товары, бывшие в тот момент на острие технологии. Ю. Блок впервые ввозит в Россию велосипеды, в 1885 году пишущие машинки «Ремингтон», в 1889-м, одновременно с появлением первой «серийной» модели фонографа, Юлиус Блок получает разрешение Эдисона на продажи нового аппарата в России.

Но главной заслугой Ю. Блока перед историей стало создание коллекции записей голосов значимых для истории персон — артистов, писателей, певцов, деятелей культуры, записи исполнений музыкальных произведений и фрагментов театральных постановок. Более того, все эти записи на восковых валиках, вмещавших до четырех минут звукового материала, были тщательно атрибутированы — номер валика, имена тех, кто записан, дата, место записи.

После первого шока от увиденного приходило время осмысления нового технического чуда.

Антон Рубинштейн, пианист, педагог и основатель первой в России Петербургской консерватории, увидел перспективы нового прибора со своей колокольни — как средство самоконтроля любого музыканта, как возможность записать и прослушать свое исполнение для беспристрастного анализа. Думаю, именно по этой причине никому из его друзей и коллег не удалось уговорить его записать свою игру на валик фонографа — он гипертрофированно боялся того, что значительно позднее сформулировала Фаина Георгиевна Раневская как «плюнуть в вечность». Это для нас разница между эфемерностью исполнения и документальной предметностью записи почти стерлась, а тогда между ними в ощущении Рубинштейна, сколь я понимаю, зияла пропасть.

Но, кстати говоря, эта функция звукозаписи, «технико-педагогическая», и по сей день не утратила своего значения, она просто стала значительно удобнее и совершеннее, для этого можно использовать даже телефон. И запись себя любимого в этих самых целях есть наиболее быстрый и эффективный способ повергнуть себя же в состояние глубокой печали. И даже депрессии.

И немедленно продолжить заниматься.

Пожалуй, самая точная и проницательная реакция на появление звукозаписи принадлежит Н. А. Римскому-Корсакову. В двух-трех фразах композитора виден взгляд и музыканта, и общественного деятеля, и человека с техническим и системным мышлением — видимо, годы, когда он был морским офицером, даром не прошли. В «Альбоме Эдисона», который вел Ю. Блок и где оставляли свои впечатления его гости, Римский-Корсаков написал следующее: «…Будучи музыкантом, я предвижу возможность обширного применения этого прибора в области музыкального искусства. Точное воспроизведение талантливого исполнения сочинений, замечательных тембров голосов, записывание народных песен и музыки, импровизаций и т. д. посредством фонографа могут иметь громадное значение для музыки. Изумительно приспособление к ускорению и замедлению темпа и транспонировке…»

Эти слова записаны 22 февраля 1890 года, когда сам изобретатель еще не очень понимал сферу применения нового изделия.

Несколько слов об этнографии

Проницательность слов Николая Андреевича Римского-Корсакова подтвердили этнографы, первыми оценившие практический смысл фонографа Эдисона. Благодаря их сообразительности и их подвижничеству сохранились голоса и песни индейцев Северной Америки, народные сокровища Восточных Карпат и Трансильвании, записанные Бартоком, народное многоголосие, записанное Е. Э. Линевой в России, британская народная музыка, записанная Перси Грейнджером, американским композитором австралийского происхождения, которого занесло в Британию.

Восковой валик № 283

Мне трудно понять отношение нынешнего молодого поколения к размерности истории. Точнее говоря, я не могу вычислить, где заканчивается понятное и естественное для человека прошлое, пусть даже и бывшее до его рождения, и где начинается история. Где проходит граница, по одну сторону которой жизнь цезарей, Тредиаковский и Чайковский с Римским-Корсаковым, а по другую — Черчилль, Цветаева и Прокофьев, которые воспринимаются как современники, пусть иногда жившие и за временными рамками моего собственного существования.

— Мама, а когда Ленин умер, ты плакала? — Да. А когда вымирали динозавры, так просто рыдала.

С просторов Интернета

Чтобы моя мысль была понятнее, задам два почти риторических вопроса.

Была ли Отечественная война 1812 года живым и актуальным ощущением для читателей эпопеи «Война и мир» Л. Толстого, опубликованной полвека спустя после описанных событий?

А Увертюра П. И. Чайковского «1812 год», премьера которой состоялась в 1882 году, то есть спустя семьдесят лет после начала войны?

А для нас, как я понимаю, и сама война 1812 года, и роман Толстого, и увертюра Чайковского, как и сам Чайковский, являются более или менее такой же историей, как Гомер, Мильтон и Паниковский.

Впрочем, нет. Паниковский — мой современник, насчет вас не знаю.

Так вот, в 1997 году в Пушкинском Доме, в его Фонограммархиве, в хранилище, где находятся звуковые фольклорные записи народов мира (помните, то, о

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 70