сидит в постели и ест без посторонней помощи. На следующий день принимает посетителей, сначала – членов семьи. Герцог Йоркский боится беспокоить отца рассказом о государственных делах. Георг подбадривает его:
«Фредерик, ты нервничаешь больше, чем я. Я действительно был болен, но сейчас чувствую себя хорошо». Георгу сообщают, что о состоянии его здоровья справлялся Питт. Король говорит доктору Уиллису: «Передайте ему, что я вполне здоров, но понимает ли он, кто является причиной моей болезни?» Бедный Питт… Подобное обвинение больно ранит его. Как он отвечает? Просит передать монарху, что «…никогда не будет поднимать католический вопрос в будущем». Более того, Питт обещает отложить его, если кто-то другой попытается сделать это.
Серьезное обещание, которое Питт тоже выполнит. И историки до сих пор задаются вопросом – зачем? Самый простой ответ – если бы Питт сильно захотел, он бы проигнорировал данное королю слово. Он, дескать, не раз нарушал обещания. Нарушал, правда. Но почти всегда те, которые он давал иностранцам. С англичанами, а тем более – с королем, Питт, как правило, слово держал.
Что же произошло? Питт поддался порыву души? В беседах с друзьями и близкими он не касался этой темы, хотя о желательности эмансипации говорить не перестал. Полагаю, одна из причин – стремление таким образом поддержать Аддингтона. Питт очень хотел, чтобы переход власти получился безболезненным, и болезнь короля случилась очень некстати. Путь к окончательному выздоровлению будет еще долгим, но Питт, по крайней мере, очень поспособствовал ему своим заявлением. Узнав о нем, король сказал доктору Уиллису: «Теперь мой разум будет спокойным».
…Расстались Георг и Питт вполне дружелюбно. Монарх, правда, пребывал в некоторой растерянности. Питта нужно наградить, но как? От земель и денег он точно откажется. Громкий титул? Применительно к Питту даже нелепо. Он не раз говорил о том, что его отец совершил большую ошибку, став графом Чатэмом. Король отправил бывшему премьеру благодарственное письмо. Оно начиналось со слов «Мой дорогой Питт!». Никогда прежде монарх так к нему не обращался…
Аддингтона. Георг называл «дорогим» с самого начала. Питт тоже дорожил им, потому сразу сделал все, чтобы максимально укрепить его положение. Конечно же, Питт предложил Аддингтону «своих людей», тех, кто работал у него в кабинете или на важных должностях. Преемственность в чистом виде. Согласились не все, удалось не всё. Не захотели работать с Аддингтоном Гренвилл, Дандас, Каннинг, Корнуоллис, Спенсер, Уиндэм.
Чем мог быть доволен Питт? Многие все же остались. И от Лафборо удалось избавиться. Даже король не возражал! Более того, Георг успел разочароваться в своем бывшем фаворите и прокомментировал его уход словами: «Теперь здесь не осталось ни одного злодея». А «злодей»-то свое черное дело сделать успел…
Ключевая фигура в кабинете Аддингтона, его правая рука Роберт Дженкинсон, он же лорд Хоксбери, впоследствии – граф Ливерпуль. Будущий премьер-министр. Фигура противоречивая. Историк Мартин Хатчинсон вообще считает его «лучшим премьером в истории Англии».
«Лорд Ливерпуль был лучшим военным стратегом, чем Черчилль или Ллойд Джордж, управлял экономикой лучше, чем Питт, Гладстон или Тэтчер, лучше, чем Эттли, справлялся с послевоенным долгом и бедностью и выиграл больше выборов, чем кто-либо из них». Яркий пример сильного преувеличения.
Другой известный историк, Роберт Сетон-Уотсон, полагает, что «…никто не назвал бы Ливерпуля гением», хотя и считает, что он обладал рядом достоинств, например – твердым характером. «Твердый характер» и упрямство зачастую очень похожи, что подтвердит и Ливерпуль еще в бытность Хоксбери. И, бесспорно, своим возвышением он во многом обязан тому, что у его отца, 1-го графа Ливерпула, были хорошие отношения с Питтом.
Ближайшие же соратники Питта относились к Хоксбери снисходительно. Каннинг, который учился с ним в Оксфорде, подшучивал над ним. Ричард Уэлсли как-то сказал, что вряд ли сможет его уважать. «…Дженки (прозвище Хоксбери в студенческие времена. – М. К.), над которым я смеялся с тех пор, как узнал его. Мои привычки считать его нелепым настолько укоренились, что, боюсь, меня будет нелегко заставить восхищаться им как министром».
Питт воспринимал Хоксбери достаточно спокойно. Он поддерживал Аддингтона, тот доверял Хоксбери. Оба они подготовят мирный договор с Францией. Ничего страшного, за исключением важного нюанса. Оба страшно дорожили своей самостоятельностью и независимостью. Потому – плохо воспринимали и советы со стороны, и критику.
Что же касается правительства в целом… Спустя несколько дней после того, как Аддингтон согласился на предложение короля, резкий Дандас написал Питту письмо. «Я не скажу это публично, считайте, что эти слова я прошептал вам на ухо. Спикер (так Дандас называет Аддингтона. – М. К.) может сформировать какой угодно состав, но я убежден в том, что любое правительство под его руководством просуществует недолго. Наши друзья, в знак дружбы и привязанности к Вам, соглашаются остаться на своих постах, но делают это с крайним огорчением и нежеланием. Они чувствуют, что присоединяются к администрации под руководством человека, совершенно не подходящего на эту роль, а значит, скоро они станут предметом насмешек… Будьте уверены, я нисколько не преувеличиваю. Вы убедитесь в том, что я прав, очень скоро…»
Конечно, в словах Дандаса есть и определенная ревность, но в прогнозах он почти не ошибется. Дандас был не один, многие сомневались в способностях Аддингтона, руководить страной. Молодой Каннинг открыто называл его назначение ошибкой. Однако Питт сделал выбор, и для него это стало уже вопросом не политики, а чести.
…Нелегкая это работа – сменить Питта, заменить его. Есть немало тех, кто утверждает, что отставка Питта, по сути, фиктивная. Он, дескать, и контролировал новое правительство, и только и ждал подходящего момента, чтобы вернуться. Категорически не соглашусь.
Разве случайно кабинет Аддингтона с какого-то момента начали называть «партией друзей короля»? Потому что для Аддингтона «якобы» именно желания монарха были «высшим законом». Доля справедливости в подобном утверждении есть, но понятно и почему политика Аддингтона выглядела такой. Да, они с Питтом друзья. Да, Аддингтон преклонялся перед Питтом. Однако Аддингтон благодаря Питту (и королю) стал премьером. Он просто не мог не поддаться искушению быть непохожим на своего предшественника. Остальное – уже детали, а удивляться тому, что дружбе придет конец, уже не стоит.
А как же «слово Питта»? Его обещание поддерживать Аддингтона? Он его, по большому счету, сдержал. Только ничего хорошего из этого не вышло. Ошибка, серьезная ошибка Питта. Ситуация совсем не похожа на ту, которая была с «предателем» Лафборо. Там Питт промахнулся один раз, здесь он долго продолжал пребывать в заблуждении. «Держал обещание».
…Осенью 1802 года Питт беседовал с гостившим у него в Уолмере Каннингом. «Я поклялся поддерживать
