Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 146
иначе; в любви всегда так. Одни любят, другие любимы. Но какие все люди эгоисты, всякий любит для самого себя, я думал, что в вас что-то было для меня, и ошибся.
Я была поражена. Он хотел взять меня за руки, но я не дала.
– Оставьте меня, – сказала я, – сядьте подальше, уйдите.
– Что это значит, – сказал он, – отчего, когда вы меня любили прежде? Я ничем не изменился.
– Вы говорите ужасные вещи.
– Что же такое я вам сказал?
– Подходить так к женщине, которую не любишь.
– О Боже мой, ведь это все условные слова, сколько раз другой на моем месте сказал бы, что любит. Вы мне нравитесь очень во многих отношениях, и нельзя ненавидеть людей, которые нас любят.
– Уйдите, уйдите, – говорила я.
– Отчего? Что я сказал такого ужасного? – И он приставал с этими вопросами, но я ничего не могла сказать. Я отвернулась, ушла в сторону, он оправдывался. Мне было тяжело, мне хотелось оправдать его.
– Боже мой, что это такое, – сказала я, – или я больна, или мне хочется себя обмануть. – Я стремительно взяла его за руки и зарыдала. – Обнимите меня крепче, – сказала ему, – и потом пойдите.
Мне хотелось на одну минуту забыться, думать, что он меня любит.
– Я к вам приду завтра? – спросил он.
– Нет, не надо, – ответила я, заливаясь слезами. – Я завтра уеду.
Я отталкивала его и снова привлекала, горько рыдая.
– Поцелуйте меня, – сказал он.
– Нет, нет.
– Я приду завтра.
– Не надо.
– Дайте поцеловать вашу руку.
– Нет, нет.
И мы расстались. Я долго еще плакала, и мне сделалось хуже, но я решилась ехать и уехала.
В это время тоски и отчаяния я так много думала о Gault, и, может быть, мысль эта, уверенность в его дружбе, сочувствии и понимании спасли меня. Уверенная в ней, я чувствовала себя вне этой жалкой жизни и способной подняться выше ее. Тут только я поняла настоящую цену дружбы и уважения лиц, выходящих из общего круга, и нашла в уверенности этой дружбы мужество и уважение к себе. Покинет ли меня когда-нибудь гордость? Нет, не может быть, лучше умереть. Лучше умереть с тоски, но свободной, независимой от внешних вещей, верной своим убеждениям, и возвратить свою душу Богу так же чистой, как она была, чем сделать уступку, позволить себе хоть на мгновение смешаться с низкими и недостойными вещами, но я нахожу жизнь так грубой и так печальной, что я с трудом ее выношу. Боже мой! Неужели всегда будет так! И стоило ли родиться!
Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 124–129.
Октябрь. Петербург [1865]
Вот уже третий день я в Петербурге, где теперь мой отец; мы живем вместе и останемся еще недели две, по крайней мере.
Перед моим отъездом из Спа я не могла Вам написать, а Вашего письма с письмом к Новосильцевой[178], как Вы обещали, ждала очень и даже беспокоилась об Вас, да и теперь беспокоюсь очень. Дай Бог, чтобы причиной того, что Вы мне не писали, были занятия Ваши, а не другое что. Я ужасно, ужасно неспокойна за Вас. Здоровы ли Вы?
Я отдыхаю с дороги и почти никого еще не видела. Встретила уже некоторые безобразия, от которых отвыкла и которые забыла даже. Отец же – что рассказывать. Утешительного мало. Он человек простой и смотрит на вещи помимо всяких заданных теорий. Говорит, что теперь более зла, чем было при крепостном праве. Прежде дурной помещик берег мужика как рабочую скотину, теперь и этого нет; чиновники гораздо хуже и стараются узаконить зло. В народе страшная апатия. С народом еще нельзя обойтись без крика и брани. Если молодые чиновники из университета пытаются обращаться с мужиками по-человечески, то постоянно ими обмануты и в конце концов принуждены прибегать к сильным мерам, если не к брани и драке, то по крайней мере к угрозам. Что из нас будет, я не знаю. Образованное общество – глупо. Все еще сидят на одном – на отрицании брака. Теперь больше всех имеет влияние на молодежь Жуковский[179], заменил ли он им Чернышевского – не знаю. Прежде всего он… но лучше об этом не писать. В другой раз напишу. Много, много буду Вам рассказывать.
С нетерпением ужасным жду Вашего письма.
Теперь сама не знаю, когда я, на сколько времени поеду в Москву, но, должно быть, мне придется бывать там не один раз.
Прощайте, дорогая, божественная женщина.
Желаю Вам всего лучшего в мире.
Ваша Полинька.
Р. S. Сегодня торопилась писать. Что здоровье Вашего сына? Я пока видела здесь только двух студентов и одну приятельницу (Брылкину)[180], которая выходит замуж, за что подвергаюсь порицаниям со стороны своих знакомых, они говорят: мы не ожидали, что Брылкина так не развита, что выходит замуж.
А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.
Петербург 26 октября. Вторник [1865]
Дорогая Графиня!
Не знаю, отчего я до сих пор не получаю от Вас письма, думаю, уж не забыла ль я написать Вам мой адрес: это со мной может случиться.
Еще меня беспокоит то обстоятельство, что в Париже теперь холера, но я надеюсь и почти уверена, что Вы там не останетесь, если есть опасность.
Я осталась в Петербурге дольше, чем предполагала, и живу с моим отцом, который тут на время по делам. Осталась я в Петербурге отчасти потому, что занимаюсь для экзамена, а здесь у меня и книги под рукой и учителя арифметики нашла в одном знакомом; здесь же мне и хлопотать придется о том, куда и как поступать. Думаю поступить учительницей в сельской школе, так как в такой должности более самостоятельности. Хочу уехать куда-нибудь на юг, может быть, в Киевскую губернию или в самый Киев, но не знаю, хорошо ли это будет: там все поляки и малороссы, они не любят русских. Другая причина, остановившая меня в Петербурге, – мое здоровье, или, лучше сказать, мое нездоровье: мне и отдохнуть от дороги нужно, и посоветоваться с хорошим доктором, и дождаться санного пути, потому что в Иваново, где теперь моя мать, нет еще железной дороги.
Я еще почти нигде не была, никого и ничего не видела, но каждый раз, когда выхожу на улицу, получаю неприятное и тяжелое впечатление. Я уж очень отвыкла от всего своего, много забыла, издалека все казалось лучше. Теперь куда ни выйдешь на улицу, непременно встретишь несколько пьяных, валяющихся по дорогам, услышишь
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 146