За месяц в плену я научился ценить крошки хлеба. С каждым днём худел все больше и больше. Все время чувствовал голод. Ненасытный аппетит – постоянное состояние голодного человека – стал преследовать меня повсюду во время плена. Даже после окончания войны, когда прибыл после плена домой, и пищи стало вдоволь, я ловил себя на том, что о чем бы ни думал, мысли постоянно возвращались к еде.

Находясь несколько дней в лагере, я сразу понял, что он функционирует как накопительный. В нем ежедневно организовывалась отправка пленных на запад, в лагеря, находящиеся в Польше и Германии. Меня это радовало. Уж больно не хотелось оставаться в этом страшном месте.

Под стук колёс

Дней через пять из нашего и рядом стоявших бараков стали выгонять пленных, строить их в колонны. Вскоре наша колонна численностью около шестисот человек под охраной конвоиров с овчарками подошла к товарной станции Проскурова. Увидели, что на путях стоит товарный эшелон с открытыми дверьми в вагонах. Из колонны стали отсчитывать по двенадцать пятёрок и отводить пленных на погрузку, сохраняя интервалы между группами. Каждую группу загоняли в «телятники». Казалось невероятным, что в маленькие двухосные вагоны немцы собираются втиснуть шестьдесят человек. Но благодаря ударам прикладами по спинам пленных, им удавалось сделать это. Втиснув пленных в каждый вагон, они их наглухо закрыли, связав засовы дверей толстой стальной проволокой. Через каждые три вагона цеплялся вагон с тормозной площадкой, на которой в будке находилось по два конвоира.

В вагон мы набились, как сельди в бочке, даже присесть на пол невозможно было. Ехали стоя, прижавшись друг к другу. Я занял место в самом углу вагона под маленьким вентиляционным окошком.

После долгого стояния поезд, наконец, тронулся. В начале ехать было сносно, пока хватало в вагоне воздуха. Потом воздух стал спёртым и превратился в густой зловонный смрад от гниющих ран, которые были у многих пленных. К этому запаху добавлялся и резкий запах от человеческих испражнений, которые пленные делали под себя. От влажного зловонного воздуха было душно и тошно. Поезд шёл медленно, пропуская встречные военные эшелоны, следовавшие на фронт. Часто останавливались в поле перед маленькими станциями. На стоянках пленные просовывали через проволочную сетку единственного в вагоне вентиляционного оконца свои пустые фляги, банки или котелки, просили и умоляли часового: «Герр постен, битте васер… васер – воды… воды!»

Некоторые конвоиры безучастно прохаживались вдоль вагона, но были и такие, которые ночью набивали котелки снегом или, если можно было, наливали в них воду и подавали наполненную посуду в вагон через оконце.

В пути попытался стоя уснуть… Колеса дробно отстукивали километры. Каждый стук болезненно отзывался в мозгу. Опять почувствовал озноб – малярия напомнила о себе.

Большинство в вагоне были больны или физически слабы. Не могли стоять или стояли с трудом. Еды на дорогу нам не дали. Никому ничего не хотелось говорить. Каждый берег силы. У всех на глазах слёзы и немой вопрос: «Куда везут? Сможем ли живыми доехать?»

После суток езды в битком набитом вагоне я был измучен больше, чем после двухсоткилометрового пешего перехода по просёлочным дорогам Житомирской и Винницкой областей по маршруту Чудново – Хмельники – Проскуров. Казалось, что в вагоне не осталось ни одного здорового. Голод, жажда, духота, сделали своё дело. Но тяжелее всего была наша неопределённость. Многие думали: «Что будет с нами? И как долго можно будет вытерпеть такие муки?»

Наконец, изрядно намучившись, стоя, я уснул тревожным сном… Глубокой ночью проснулся от необычной тишины. Эшелон стоял в тупике какой-то большой станции. Почувствовал, что сильно, до боли закрутило живот. Двое суток терпел, не удавалось сходить «по большому». Что делать? Я покрылся потом. Под себя сходить нельзя – перепачкаешь белье, а выстирать его будет негде. Примоститься на полу вагона соседи не позволят. Никто не допустит, чтобы у него под ногами была куча нечистот. Недолго думая, я схватился за раму оконца и снял её. В оконце просунул голову, подтянувшись на руках. С трудом протиснул туловище через узкое отверстие, кое как держась и упираясь руками и ногами за наружную стенку вагона, осторожно сполз по ней на землю.

На моё счастье, вагон охранял хороший, добрый часовой. Он понял моё состояние, когда я стал расстёгивать штаны. Подошёл ко мне и, указав место под вагоном, разрешил там оправиться. Быстро сделал своё дело. Почувствовал огромное облегчение. Возвращаясь в вагон, успел руками набить себе рот снегом, а в карманы положить кусочки льда, собранные под вагоном между шпалами. У часового узнал, что стоим на станции Львов и что везут нас в Перемышль. Обратно залез в вагон быстрее и с хорошим настроением, зная, что осталось ехать не так долго. Многие в вагоне спали, и никто не заметил, что я вылезал. Только рядом стоящие пожилые солдаты позавидовали мне, что я молод и силы мои ещё не иссякли, как у большинства. Своим не спавшим соседям я дал по кусочку льда, чтобы они его пососали и хоть немного утолили жажду. Затем, впервые в пути, я уснул крепким сном…

Перемышль

Проснулся от шума, который раздавался со стороны головы поезда после его остановки. Постепенно он стал приближаться к нашему вагону, стали отчётливо слышны рычание собак и гортанные выкрики немцев-охранников. Наконец, заскрипели открывающиеся двери соседнего вагона, и мы услышали, что и нашу дверь открывают. В вагон хлынул свежий воздух, который стал выводить пленных из обморочного и полуобморочного состояния.

– Лос! Лос! Лос! Раус! Раус! – послышались громкие крики немцев.

Из вагона один за другим стали прыгать на землю измученные люди. Высота от дверей вагона до земли была метра полтора. Не было ни лестниц, ни сходен. Люди прыгали и падали, как тюфяки. Мало было таких, кто приземлялся удачно. Большинство при падении ломали ребра, руки, ноги. Я выпрыгнул, глубоко вздохнув воздуха и приземлился благополучно, устояв на ногах. Свежий морозный воздух вскружил голову, подействовал на меня отрезвляюще. Почувствовал, что ноги от долгого стояния в вагоне были ватными. Но все же на построение в колонну дошёл самостоятельно, не получив от конвоира пинка в зад.

Немцы быстро построили всех, кто мог идти, в колонну по пяти в ряду. Я оглянулся на эшелон и увидел, что почти из каждого вагона выбрасывают по два-три трупа в подошедшие подводы. В них же посадили и тех пленных, которые получили увечья при выгрузке. Пропустив подводы вперёд, колонна пленных медленно двинулась по заснеженной дороге к