В своём последнем письме к Маттеру я рассказал, как некий Ахмет эт Тайиб, безумный дарвиш, поднял бунт в Гау под Кеном, как была ограблена лодка и как мы все с нетерпением ждали раззии и были полны решимости сразиться с Ахметом эт Тайибом и его последователями. Тогда мы называли их хараме (нечестивцами) и были настроены довольно кровожадно по отношению к ним и решили поддерживать порядок и защищать нашу собственность. Но теперь мы говорим «нас мессакин» (бедняки) и шепчемся друг с другом, что Бог не забудет того, что сделал паша. Правду мы, конечно, никогда не узнаем. Но я знаю, что один паша сказал, что повесил пятьсот человек, а другой — что отправил триста в Фазоглу (как сказал бы Кайенн) за ограбление греческого судна, на котором был убит только рулевой. Я не могу понять, что «повстанцы» сделали, кроме того, что вышли в пустыню, чтобы послушать болтовню дарвиша и «посмотреть на тростник, колышущийся на ветру». Мне сказали, что группа, ограбившая лодку, насчитывала около сорока человек. Но среди людей ходят самые ужасные истории о зверствах, которые солдаты творили с несчастными жителями деревни. Говорят, что не многих расстреляли, и они не пытались сопротивляться, но женщин и девушек изнасиловали и убили, а мужчин повесили, а пароходы загрузили награбленным. Хуже всего то, что все считают, что европейцы помогают и подстрекают, и все заявляют, что коптов пощадили, чтобы угодить французам. Имейте в виду, что я рассказываю вам не факты, а только то, что говорят люди, чтобы показать вам их чувства. Один очень уважаемый молодой человек сидел передо мной на полу и рассказывал о том, что он слышал от тех, кто поднимался вверх по реке. Ужасные истории о зловонии тел, которые по приказу паши не хоронят, о женщинах, беременных на сносях, которых разрывают на части, и так далее, и тому подобное. «Ты знаешь, о! о, госпожа, мы мирные люди в этом месте, и вот, если придёт какой-нибудь безумец и несколько бездельников отправятся с ним в горы (пустыню), Эффендина пошлёт своих солдат, чтобы разрушить это место, испортить наших бедных девочек и повесить нас — верно ли это, о, госпожа, и Ахмет эль-Бербери видел европейцев в шляпах на пароходе с Эффендиной и солдатами. Воистину, во всём мире нет таких несчастных, как мы, арабы. Турки бьют нас, а европейцы ненавидят нас и говорят, что это правильно. Клянусь Богом, нам лучше преклонить колени (умереть) и позволить чужеземцам забрать нашу землю и выращивать хлопок для себя. Что касается меня, то я устал от этой жалкой жизни и от страха за своих бедных девочек.

Магомед был по-настоящему красноречив, и когда он закрыл лицо мелайей и зарыдал, я, не стыдясь, признаюсь, что тоже заплакал. Я прекрасно знаю, что Магомед был не совсем неправ в том, что говорил о европейцах. Я знаю жестокие старые банальности о том, что нужно управлять восточными народами с помощью страха, которые англичане перенимают у турок, как пересмешники. Я знаю всё о «кнуте» и «решительности» и тому подобном, но я «сижу среди людей» и знаю, что Мохаммед чувствует то же, что чувствовал бы Джон Смит или Том Браун на его месте, и что люди, которые поначалу были очень жестоки по отношению к бунтовщикам, теперь почти готовы восстать против самих турок, как это сделали бы свободные британцы. Есть даже люди из тех, кому есть что терять, и они очень свободно выражают своё отвращение.

Я видел, как пароход подошёл к Фазоглу, но все заключённые были внизу. Шейху из Абабде пришлось отправить отряд своих людей, чтобы охранять их в пустыне. В целом этот год в Египте выдался ужасным. Я ни разу не слышал загарит. Все встревожены и подавлены, и я боюсь, что мы будем голодать. Земля высохла из-за низкого уровня Нила, жара наступила на шесть недель раньше обычного, животные умирают от голода, и теперь эти ужасные истории о кровопролитии, жестокости и грабежах (ведь паша забирает земли этих деревень себе) омрачают все лица. Я думаю, что Хаджи Али прав и что беспорядков будет ещё больше. Если они и будут, то из-за жестокости и угнетения в Гау и трёх соседних деревнях. Из Саламии, расположенной в двух милях выше Луксора, всех мужчин, женщин и детей, состоящих в родстве с Ахмет-эт-Тайибом, заковали в цепи и увезли в Кене, и никто здесь не надеется, что кто-то из них вернётся живым. Я слышал, что некоторые из них на удивление хорошие люди, и я слышал, как люди говорили: «Если Хаджи Султана убьют и всю его семью, мы больше никогда не совершим ничего хорошего, потому что мы видим, что это бесполезно».

В начале слухов о восстании среди трёх или четырёх европейцев, находившихся здесь, ходили разговоры о том, чтобы организовать оборону только среди христиан. Подумайте, какая глупая и бессмысленная провокация! В этом деле вообще не было никакой религии, и, конечно, правильным человеком для организации обороны был маон, и он, Мустафа и другие планировали использовать мой дом как крепость и защищать его в случае нападения бунтовщиков. Я не сомневаюсь, что истинная причина беспорядков — обычная: голод и высокие цены на продукты. Это было похоже на наши «Свингующие» или хлебные бунты, не более того, и к тому же очень вялые. Любопытно видеть, что весёлые дахаби путешественников ведут себя как обычно, а европейцы настолько далеки от забот и бедствий, как будто находятся у себя дома. Когда я прихожу и сажусь рядом с англичанами, я чувствую себя так, будто они тоже для меня иностранцы, настолько я теперь Динт эль-Белед (дочь этой страны).

Я три дня подряд обедал у Кевенбринксов, и однажды после обеда мы послали за многими арабскими шейхами, чтобы они пришли на кофе, — за двумя Абабде и их родственником из Хартума, шейхом Карнака, одним Мохаммедом, богатым феллахом, и к нам присоединился ага из гарема Халима-паши, уродливый зверь. Маленькая баронесса покорила всех. Она настоящая vif argent, или, как мы говорим, Efreeteh, и было очень забавно видеть, как тёмные лица озаряются весёлыми улыбками, когда они смотрят на неё. Я никогда не видел человека, которого бы так сильно забавляла эта чёрная шейха из Судана. На следующий день