Проектов было много; я много писал, пытался издавать журнал. Дуня эта Смирнова рядом тусовалась. Таких девушек тогда хватало: бегали в среде интеллектуалов и переозвучивали идеи от своего имени. Наглые, веселые, но и ничего, кроме самолюбования в среде, где люди попроще, не производят. Девки должны быть замужем… А тусовка состояла в основном из любителей музыки или музыкантов. Тусовка была домашняя, но мы уже выезжали и давали концерты в подвалах. Дети подземелья. Дома тоже занимались, а поскольку я слесарь, то постоянно чего-то там паял, мастерил, делал первые электрогитары. Примочки кругом продавались, ламповые: «фуз», «дисторшен», «фленджер», «квакер» за 45 рублей…

М. Б.: Педаль «Вау-Вау»…

Д. Я.: Тогда лабухов в красных пиджаках было много. Играли «Гранд фанк» и Beatles. А мне из всей кипы пластов понравился именно «Гранд фанк» – из-за басовых партий. И вот тогда-то и появился Голубев, человек, у которого на штанах было написано Grand Funk. Он тогда был лысым и достаточно фактурным по виду… А я тоже весь школьный период экспериментировал со внешним видом. Ньювейв, штаны-бананы, Blondie. Потом страсть к изменению внешности усилилась. Таксистская куртка, весь в булавках. Косоворот я потом из маминого пальто сшил.

М. Б.: То есть занимался модельным бизнесом, хенд мейдом…

Д. Я.: Что ты! Я, помню, сшил себе штаны из занавесок: пятнистые, под тигра. Животные биоритмы привлекали… Да-а, переделывание вещей было прикольным занятием. Мне мама купила «Адидас», что уже считалось позорным. Я оторвал полоски, сварил в анилиновом красителе, и только после этого их можно было носить. Правда, у меня носки всегда бурыми были. Кожаные штаны все шили себе из дермантина. На голове были все мамины кремы, и цвет волос менялся очень часто.

М. Б.: Мне один раз милиционера до «кондратия» довести удалось. Непреднамеренно. С утра пронесся, нарушая все правила движения, черноголовым наискосок по перекрестку Никитской и бульваров. Днем – обесцвеченный «блондараном» до светло-рыжего цвета. А вечером уже был трехцветным. Милиционэр в третий раз прям чего-то там на мотив Хачатуряна засвистел, поперхнулся и чуть не выпал из люльки стеклянной. Как проходим мимо, всё время вспоминаем. Он же не знал, что в этот день был завоз краски «черный тюльпан» в парикмахерские.

Д. Я.: А я ирокезов не любил, меня потом Хэнк стриг. Всегда как-то вычурно. Хотя был и агрессивный ирокезный период. За ними следить же нужно. А в драках это было проблематично.

М. Б.: Чего там проблематичного? В драке за репой следить нужно, а не прихорашиваться. Тем более что щеткой ощетинивались не круглосуточно, а в самые ответственные моменты. Все проблемы профсоюзные: менты да гопота.

Д. Я.: Ну, прав, прав. Но я не любил. У моей первой жены был брат «утюг». Я с ним пластами менялся, он подогнал мне постер с Джонни Роттеном, где мне понравились заколотые в ряд булавки, и я накупил в магазине «Ленинград» килограмм булавок и насвязывал их рядами. Потом, когда работал на заводе, мастерил себе всякие проклепанные гаджеты. Детские футболки, спреями расписанные. Было все, как и у многих моих товарищей…

М. Б.: Достаточно, убедил.

Д. Я.: И тогда Голубев позвал меня играть в их проект «Хаос-Валет», потому, что их басиста забрали в армию. И мы игрались в рок-н-ролл и записали «Ручку от унитаза». У нас были противоречивые отношения:, мы сходились, расходились, и года через два появилась группа «Тупые». Голубевым иногда двигали такие глубинные вещи, что понять было его сложно. Но я его чувствовал и признавал его талант. Я и сейчас, когда мне хочется поиграть, обращаюсь к тем вещам, которые мы тогда делали. С точки зрения музыки эти идеи остались актуальными и сейчас. Таких людей, как Голубев, конечно же, много, но из тех людей, кто играл в 1980-е, он был самым талантливым музыкантом из всех, кого я встречал. Другое дело, что он всегда впадал в артистические крайности, и самое грустное, что всех за собой тянул. При этом вместе мы были одним, а по отдельности разными. Я мог выйти после репетиции и дать бутылкой кому-то по голове – не потому, что я злой такой, а потому, что тут я один и сам по себе. И так музыка пошла, пошла. Я стал заниматься с братом своим. Антон участвовал в разных проектах, он и сейчас чего-то там делает.

М. Б.: Эстрадный путь эволюции?

Д. Я.: Я, в принципе, не против… но не надо к эстраде романтические лейблы клеить. Если честно зарабатываете деньги – пожалуйста. А мы играли только потому, что любили играть. Я учился в девятом классе, и это был 1983 год. О каких-то концертах и тем более карьерах мы не думали, но мечтали, как и многие. Пытались нам пробить концерт на Малой спортивной арене, но не было своей волосатой комсомольской руки, и концерт не состоялся. Тогда уже началась «панкотня». В подвале на улице Алабяна устраивались подпольные концерты, на которых выступала «Коррозия металла». Паук, можно сказать, пел… «Чук и Гек», такая смешная группа была. Хиппи недобитые, но играли весело. А других «панков», кроме нас, не было; и назывался наш проект «Диоген». Хотя сам термин уже был, и даже проводился в Зеленограде какой-то фестиваль, который пытались обозначить как панк. А мы лупили атональные аккорды на одной струне и рубили «Ручку от унитаза», «Помойку»… Пришло понимание, что рок-н-ролл – это никакой не «Пинк Флойд».

Всё свалилось в кучу: и тусовки с Хенком и Уксусом, и эти концерты. Пошел 1984–1985 год. Началась тусовка в «Яме», что была в пивняке на углу Столешниковаого переулка. Там собирались по очереди все. Паша Роттен, веселый чувак. Денис Циклодол, единственный из всех «панк» по стилю и внешнему виду. Джус, добрейшей души человек, с мрачнейшим внешним видом. Фил, у которого папа был ирландцем…

Настоящий «панк» был в другом. Выходишь на улицу в вышеописанном прикиде. Сразу принимаешь на себя волну общественной неприязни и адреналина. Мне еще повезло с мусорней, которая была на первом этаже. Только вышел, сразу винтят. Правда, прессинга не было. Пожурили, отпустили. Тогда была непонятка. Общество не понимало, что происходит, но и не знало, как реагировать. Всё межсезонье было связано с какими-то глобальными проблемами в системе, и на молодежь никто внимания не обращал. Прессинг начался позже. Я тогда думал так: это было всегда – вся эта комса, милиция, кагэбэшники. А по сравнению с тем, что может сейчас на улице