Еще один жуткий драматический случай произошел сразу после окончания войны, когда мы стояли в Вене. Четверо наших ребят напились и решили покататься на мотоцикле с коляской. На большой скорости врезались в фонарный столб. Все скончались на месте. Нельзя было без боли смотреть на них. Это были ветераны полка, прошедшие долгий боевой путь в самом пекле и уцелевшие в страшной войне. А тут…

Стояли в Польше. Наш танкист, командир роты, один из самых геройских людей полка, познакомился с молодой смазливой полькой. Она назначила ему свидание на вечер. Он отправился на романтическую встречу в сопровождении нескольких автоматчиков. Мы знали, с кем имеем дело. Поляки нас не особо любили и в спину постреливали частенько. Никто из этой группы не вернулся. Позже нашли их трупы, все были сражены наповал из автоматов…

Шли уличные бои во Львове. Не самые жестокие бои, а так, терпимо. Стояла ясная погода, и тут вдруг по городу текут ручьи. Да не простые, а пивные… В центре города стоял пивной завод, в его больших подвалах, в огромных дубовых чанах, хранилось пиво. Бойцы, узнав об этом, спускались в подвалы, автоматными очередями простреливали чаны и пили пиво, хлеставшее струей из пулевых отверстий, доходя до бессознательного состояния. Когда пиво залило подвал, там немало народу просто захлебнулось…

Взяли город Намслау, и тут у нас кончилось горючее. Нам приказали замаскировать танки и ждать подвозки топлива. Обложили танки ветками деревьев, а сверху забросали соломой. Рядом в поле стояли свежескошенные скирды. Начался минометный обстрел, одна из мин попала в танк, от которого не успел отбежать наш радист Егоров. Солома мгновенно вспыхнула, занялась огнем одежда и на Егорове. Он от шока спрыгнул не на землю, а в глубокую противотанковую траншею, попав между ее земляной стенкой и танком. Прошло некоторое время, прежде чем мы услышали крики радиста и с большим трудом вытащили его из траншеи. Одежда на Егорове уже сгорела, тело тлело в нескольких местах. Он был в полном сознании, кричал: «Пристрелите меня, я все равно весь сгорел!»… Донесли его до санчасти… И таких примеров на памяти у каждого фронтовика великое множество.

А по поводу того, что всем жить хочется… Один раз благодаря инстинкту самосохранения я, наверное, установил рекорд по прыжкам в высоту. После взятия Сандомира полк заночевал в черте города, только наш танк стоял на окраине, рядом с трехэтажным домом, который был обнесен высоким дощатым забором. Стрельба в городе затихла. Бойцы, кто где, легли спать. Решил я оправиться. Найдя в заборе две выломанные доски, я пролез через отверстие. Только начал расстегивать ремень, как вокруг меня засвистели пули. Не знаю, откуда взялись силы, чтобы перепрыгнуть через забор высотой как минимум два метра. Немного придя в себя, я осмотрелся и увидел, что огонь по мне ведется из ближайшего леса, где еще оставались вражеские части… Экипаж заскочил в танк, и мы всадили в этот лесок десяток осколочных снарядов. Утром пошли посмотреть – там человек тридцать немцев убитых валялись.

– Многие танкисты говорят, что жизнь экипажа целиком зависит от мастерства механика-водителя. Насколько вы согласны с таким утверждением?

– Моим самым лучшим фронтовым другом был механик-водитель нашего танка Николай Попов. В одном экипаже мы с ним прошли весь наш путь на войне. Николай тщательно следил за боевой машиной, был прямо-таки влюблен в нее. В минуты затишья, когда все отдыхали или «поддавали», он чистил и чинил все механизмы. Наш танк всегда был на ходу. В бою умело маневрировал, много раз спасал экипаж от беды. Николай был удостоен пяти боевых орденов. К сожалению, мой друг ушел из жизни в 1979 году. Я поехал на его похороны в Нальчик, казалось, что весь город в трауре… Во многом благодаря Коле, его смелости и умению, наш экипаж дожил до Победы.

– Большой вес танка как-то влиял на ведение боевых действий?

– В болота нас не загоняли. Разведка, кстати, была обязана докладывать и о характере местности, на которой предстояло воевать. Главной проблемой была переправа через реки. Подошли к Висле, а переправа для тяжелых машин еще не готова. Понтонный мост для нас уже дважды разбомбили, и надо ждать сутки, пока построят новый. Командиры бегают, матерятся: у них-то приказ к определенному часу выйти на рубеж атаки уже на берегу, на плацдарме. Командование решило попробовать пропустить наши машины по имевшейся переправе для танков Т-34, которые были намного легче, чем ИС-2. Как всегда, наш экипаж пустили первым. Проехали с десяток метров, и мост начал «садиться», не выдерживая тяжести танка. Механик-водитель сразу дал задний ход, давя и сбрасывая в воду пехотинцев и артиллеристов, которые, вопреки приказу, двинулись за нами. Наш танк был спасен, но среди пехотинцев были жертвы. Да еще одна пушка и автомашина утонули в реке. Вот такой трагический случай…

– Какова была роль политработников в танковых частях? Участвовали они в боях или нет?

– Замполитов рот у нас в полку, кажется, не было. Не помню я их. (Они были в танковых батальонах Т-34, и в обязанность батальонных замполитов входило участие в боях в составе танкового экипажа; даже, кажется, было специальное училище, танковое-политическое.) А вот замполит нашего полка подполковник Гретчин в памяти задержался. В бой он не ходил, сидел в штабе. Человек он был не злой, бегал по тылам, следил, чтобы люди были накормлены и одеты. Ну и пламенные речи на митингах и собраниях… Но еще раз скажу, он не был подленьким. Нормальный политрук, продукт своей эпохи, каких в армии ошивалось великое множество. Один раз хотел он на меня персональное дело завести…

Стояли мы в польском городе Жешув после тяжелого боя. Привели машины в порядок, заправились дизтопливом, маслом, добрали боекомплект. Закончив все работы и расставив автоматчиков для охраны танков, мы, экипажи танков, решили использовать редкие минуты отдыха для сна. Только начали располагаться, как ко мне подошел низкого роста изможденный и небритый человек, длинное черное пальто которого висело, как на вешалке. Вглядываясь в мое лицо, он спросил: «Ты жид?». Я поначалу растерялся, но понял, что по-польски еврей – это жид, и этот странный мужчина в штатской одежде и не думал меня оскорбить. Я ответил, что я еврей. Путая русские и польские слова, мужчина сказал, что сегодня начинается еврейская Пасха и он бы хотел пригласить солдат-евреев на пасхальную трапезу… Показал свой дом, находившийся на противоположной стороне улицы, и попросил приходить через