И из-за того, что эти новые панки были как бы невеждами, в том смысле, что они не слышали никакой другой музыки, кроме местной «панк-классики», они ни во что не врубались. Хотя J.M.K.E. были хорошей группой, но все же это было однобоко, то, что они знали только их. Так и появился этот так называемый «перестроечный панк» и панки, которые не знали ничего. Они считали, что тексты J.M.K.E. говорят о национализме, они как бы вообще не понимали их смыслового содержания.

М. Б.: Движение превратилось в моду, стало доступным и безопасным. Ну и вообще никто не обязан застревать в 15-летнем состоянии и не взрослеть. Есть масса примеров, когда бывшие панки проявляли активность уже на других поприщах. У вас вот министр экологии, например.

Т. Т.: Когда мы где-то год жили в Финляндии и общались с финскими панками, тогда мы и сами были довольно «правильными» панками. Мы поняли, что такое панк, а когда вернулись в Эстонию назад, здесь можно было встретить всяких панков-дураков, которые из групп знали только J.M.K.E. и которые считали, что основное дело жизни панков – пьянство. Тогда и возникла та сильная трещина, которой раньше между панками тут не было. У меня возникло ощущение, что я с этими новыми панками точно уж не хочу быть в одной компании. Тогда как бы и пропало тут панк-движение. Могли быть какие-то компании панков-пьяни, «перестроечные панки» как называл их Кристиан Мюллер, или, как говорил Виллу, «воскресные панки», которые ходили на концерты по выходным.

Заново у меня появилась связь с панками в середине 1990-х. Тогда откуда-то вдруг стали появляться панки, с которыми было о чем поговорить.

Нейрюс Печура

(записано в 2015)

Н. П. Детство в советское время было ярко-серого цвета и, естественно, советское. Ничего особенного, жили как многие. Вильнюс был столицей маленькой советской республики, довольно провинциальный город. Особенным был только «старый город» Вильнюса – он достаточно большой, в нем до сих пор много средневековых домиков, узкие улочки и переулки. Романтическое место, всегда привлекавшее подвыпивших художников и неуничтожимую богему.

Образ мышления нашего поколения был сформирован самим фактом пакта Молотова-Риббентропа и оккупации Литвы. Официальная пропаганда в учебниках недостоверной истории это ретушировала, маскировала или вообще умалчивала. Но в тихом омуте черти водятся, и в повседневном, неформальном общении между людьми это было осторожно, но живо и постоянно обсуждаемо. Мой отец был преподавателем атеизма в Вильнюсском университете, и поэтому он не боялся посещать церкви и часто приводил меня туда. Он говорил об архитектуре, изображениях святых, скульптурах. Находясь в католической церкви, улыбаясь, он начинал свою экскурсию с ироничной фразы: «Это единственное место, где не могут ввести язык научного коммунизма». Во время завтрака он намазывал масло на черный хлеб и высмеивал Брежневские речи – «экономика должна быть экономной». В переводе на нормальный язык это означает, что масло должно быть масляное, – пристально глядя на бутерброд на тарелке, посмеивался он.

М. Б.: Субкультуры, в понимании того «времени застоя» 1970-х. Я знаю о ежегодном праздновании и ярмарке в Казюкасе, которые собирали множество гастролирующих по СССР хиппи.

Н. П.: В 1972 году в Каунасе публично сжег себя Ромас Каланта. Хиппующеиму парню было всего 19 лет, и он протестовал против системы. Его похороны стихийно переросли в демонстрацию. Самый активный участник этих событий – Витаутас Каладе, 25-летний молодой человек, был посажен в тюрьму и стал политзаключенным. Об этом в народе сочинили песню «Когда Литва будет свободной?», и будучи еще детьми, на рубеже 1980-х, мы распевали этот фольклор в туристических походах, сидя с акустическими гитарами у озер среди густых лесов. В 1970-х в Литве было немало хиппи. Но все они подверглись жестоким преследованиям со стороны властей после самосожжения Ромаса Каланты. В 1980 году поэт-хиппи Римас Брокас был посажен за тунеядство и умер в тюрьме Лукишкес, в возрасте 27 лет.

А примерно с 1980 года в нашей дорогой и процветающей советской Литве начали появляться панки. Это было спонтанное движение. Между 1980 и 1982 годами смелые школьники и студенты начали массово заужать штаны. Потому что в конце 1970-х годов в Литве доминировала общая мода на широкие брюки – клеш. В начале 1980-х мода на клеш воспринималась нами как устаревшая. Тех, кто носил широкие брюки, насмешливо называли «монтанами» или «монтанистами». Монтанисты ходили в потрясающих сапогах на высоких каблуках, даже носили сабо. Это такая странная обувь, похожая на домашние тапочки, но на толстой подошве. Помимо брюк-клеш, они носили рубашки с острыми длинными воротниками. Также носили разноцветные свитера с этикеткой «Монтана», которые продавались на рынке. Мне кажется, что это были остатки моды хиппи, которая слилась с мрачным советским менталитетом и стала неформальной уличной модой.

М. Б.: Ну тут немного другая тема, не хиппи, но 1970-х. Насколько я знаю, это общеевропейские жертвы рекламы «ковбойства». В СССР этот карго-культ выражался джинсах, холщовых сумках с надписью «родео» и пряжках с ковбоями и быками. Культ «Монтаны» так же был связан с «ковбойскими» джинсами из ФРГ, и все это шло в комплекте с диско. Даже песню группы «Арабески» «Midnight Dancer» переиначили как «штаны монтана, ага-ага, купи мне мама, ага-ага». Но в целом это, конечно, натуральные реднеки, деревенщина.

Н. П.: «Монтанисты» в Литве были также своего рода советским молодежным движением, панк-антиподами. Мы считали «монтанистов» тупыми хулиганами, а панков – продвинутым антисоветским движением, ориентирующимхся на современные западные ценности. И вот уже в 1982–1983 годах в документах Вильнюсского городского отделения ЛССР КГБ появились экзотические слова «панки», «движение панков», «так называемые подражатели панкам». КГБ как политическая полиция собирала информацию и наблюдала за непонятной ситуацией связанным с новым бунтующим поколением.

В 1981 году, когда мне было 14 лет, я был учеником девятого класса. И постепенно мы начали интересоваться модой, панк движением, понемножку начали панковать. Радикально заужали штаны. Носили очень узкие «дудочки» и не на много более широкие «бананы». «Бананы» представляли собой брюки с четырьмя складками на талии и зауженные внизу.

М. Б.: Популярный в 1980-х фасон, напоминающий морковку, но клетчатую ткань у нас «опозорили» гопники-«люберы», и наши панки ее презирали.

Н. П.: Мы шили их из коричневой клетчатой ткани. В