Оставаться в Германии больше не было возможности. Нётер отправила свои книги и мебель кораблем в Пенсильванию и отказалась от всякой надежды вернуться на родину.

Профессор Нётер с энтузиазмом возобновила свою академическую карьеру в Брин-Море. Вскоре она собрала вокруг себя маленькую женскую версию «мальчиков Нётер», которые так обожали ее в Гёттингене. Она привезла из Гёттингена в Новый Свет традицию перипатетической математики, ведя с коллегами и студентами оживленные математические дискуссии во время прогулок по окрестностям. Одна из ее учениц, Рут С. Макки, вспоминала об одной подобной прогулке:

Однажды в полдень <…> она гуляла с четырьмя своими студентками. Ей нравилось бродить по сельской местности, так что для начала мы перешли открытое поле позади колледжа. Вскоре я поняла, что мы идем прямо к металлическим решеткам забора. Мисс Нётер была поглощена беседой о математике и весело шла вперед, и все мы двигались довольно быстро. Мы подходили к забору все ближе и ближе. Похоже, я оказалась «слабым звеном», больше других переживающим о том, как мы его преодолеем. Для нас, 20-летних, это не составило бы труда, но – думала я, – как с ней справится эта «старушка» 50 лет от роду? Мы достигли забора и, без единой запинки продолжая развивать мысль, она проскользнула между прутьями, и мы продолжили путь[295].

На второй год пребывания Нётер в Брин-Море развернулась борьба за обеспечение финансирования ее дальнейшего пребывания в должности. Колледж не располагал вакансией или бюджетом для открытия новой преподавательской ставки, а потому его правление обратилось за помощью к Чрезвычайному комитету, Фонду Рокфеллера и другим организациям. Из комментария Фонда Рокфеллера можно понять, в чем состояла одна из причин проблемы: «Как бы примечательно ни было ее дарование, есть все основания полагать, что доктор Нётер не сможет учить математике студентов младших курсов. Даже докторанты находят учебу у нее сложной, а ее ожидания – несколько завышенными»[296].

Возможно, медвежью услугу оказала сама Парк, когда, извещая Чрезвычайный комитет о желании получить финансирование для Нётер еще на два года, ректор колледжа отметила, что Нётер «слишком эксцентрична и лишена гибкости, чтобы быть принятой в Брин-Мор на постоянную ставку»[297].

Складывается впечатление, что история Нётер в Гёттингене, где она была любима успевающими и талантливыми студентами, но ставила обычных учащихся в тупик, повторялась и в Брин-Море. Тогда, как и теперь, подготовка американских студентов была хуже, чем у их немецких товарищей.

Тот же самый сотрудник Фонда Рокфеллера записал в дневнике:

Стало ясно, что в нашей стране Н., пожалуй, не сможет выполнять обычные академические обязанности. Она не заинтересована в работе со студентами, не слишком продвинулась в изучении языка и полностью поглощена своими исследовательскими интересами. С другой стороны, правление Брин-Мора испытывает к ней симпатию и восхищается ею и было бы совсем не против, если бы она задержалась еще на какое-то время <…> нет никакой надежды на то, что она останется в Брин-Море, но высоки шансы, что она перейдет на постоянную работу в принстонский Институт [перспективных исследований], что в данном случае было бы идеальным решением»[298].

Хотя институт пока что не «принимал на постоянную работу» сотрудников женского пола, очевидно, что не все власть имущие разделяли обеспокоенность профессора Лефшеца относительно конкуренции.

Несмотря на опасения и финансовые ограничения и после больших усилий удалось найти средства для продления пребывания Нётер в Брин-Море еще на два года.

Средства эти так и не были потрачены.

* * *

К счастью для всех заинтересованных сторон, Нётер практически не общалась со студентками – если вообще с ними сталкивалась[299]. Во время ее пребывания в Брин-Море она работала приблизительно с полудюжиной докторанток, из которых все, за исключением одной, уже получили докторскую степень; мы бы могли назвать их постдоками. Она руководила написанием одной докторской диссертации – диссертации Рут Штауфер.

О присутствии Нётер в колледже было довольно широко известно, и оно приветствовалось местным сообществом. Bryn Mawr Alumnae Bulletin от февраля 1935 года рассыпался в таких похвалах:[300]

В прошлом и нынешнем академических годах колледжу Брин-Мор в высшей степени повезло принимать приглашенного лектора и выдающегося немецкого математика, профессора Эмми Нётер. Это сделали возможным гранты Чрезвычайного комитета содействия немецким ученым и Фонда Рокфеллера. До 1933 года профессор Нётер была профессором знаменитого центра математических исследований, Гёттингенского университета. Мисс Нётер – важнейшая фигура в развитии современной алгебры, предмета, который достиг наибольшего прогресса в Германии. Важность и полезность этого предмета начинают осознавать и в Америке, и присутствие мисс Нётер чрезвычайно ценно не только для колледжа Брин-Мор и его окрестностей, но и для всей страны[301].

Томас Андервуд, ныне преподающий искусство письма в Бостонском университете, в 1979 году, когда был студентом расположенного неподалеку колледжа Хаверфорд, в рамках проекта по устной истории взял интервью у Элизабет Монро Боггс. Сохранившиеся в его заметках воспоминания Боггс – уникальная возможность познакомиться с некоторыми сторонами жизни Нётер: «Прибытие Эмми Нётер было организовано <…> отделением математики, и им было очень приятно, что она приехала. Важнейшей их целью было создать для нее обстановку, в которой она могла бы продолжать свои творческие поиски в области весьма абстрактных форм математики и немного работать с докторантками… Анна Пелл Уилер, которая возглавляла отделение, позволила мне в течение половины семестра преддипломного года поработать с Эмми Нётер»[302].

Как вспоминает Боггс, в Брин-Море высоко ставили планку: «К тому времени я сдала устные экзамены по французскому и немецкому языкам. Сдать экзамены по французскому и немецкому требовалось от каждой выпускницы Брин-Мора в качестве доказательства, что она может читать по-французски и по-немецки на уровне, необходимом для проведения научных исследований. Говорить на этих языках от вас не требовалось».

Боггс добавляет еще одну версию к собранию противоречивых воспоминаний разных людей об уровне, на котором Нётер владела английским. Воспоминания обманчивы: «Эмми Нётер <…> по-английски не говорила. Для Анны Пелл Уилер, говорившей по-немецки, это не составляло проблемы, но было