Старшина роты, где командиром был старший лейтенант Талдыкин, Захаров Иван Васильевич, в самом начале наступления снял с повозки вещи личные всех офицеров роты, спрятал эти вещи в лесу в надежде, что потом за ними вернемся, а вместо них повозку загрузил патронами для пулеметов (винтовочных) и для автоматов, а также и гранатами. Старшина Захаров, когда был под Новгородом, ходил в разведку вместе с тем же Талдыкиным, артиллеристом Шипачевым Иваном Семеновичем, Читановым, погиб он в последнем бою, на тех рубежах, где мы восстанавливали фронт. Так эта четверка в пургу по льду озера Ильмень от своего рубежа на реке Малый Волховец у деревни Болотове прошла в Новгород. У одного старика в самом Новгороде остановились. Он им много рассказал, да еще сами прошлись и в пургу же возвратились в свою часть. Никто их ценнейших данных не принял, а посадили их в особом отделе. Хорошо хоть не расстреляли. Спасло, что через два дня началось наступление, и не до них было – отпустили. Я старшине Захарову сказал, что вместо того, чтобы поблагодарить его за прозорливость и мудрость, его еще и вздумают наказать. Что они не знают, что за патроны и гранаты в нужный момент не только что, но и все отдашь. Я отдаю честь вашей мудрости и мужеству. А командиры эти в моих глазах много теряют, хотя они, я знаю, смелые и мужественные ребята.

Всю остальную часть моей службы в 337-м пулеметно-артиллерийском батальоне я провел вместе со старшиной Захаровым, он был мой помощник. До войны он был участковым милиционером в селе Черное Пермской области. Он всегда справедлив, очень трудолюбив, прекрасно знал все виды оружия и нашего, и немецкого. Очень добрый и сильный человек, в годах.

Постояли мы на этих рубежах уже до прекращения военных действий на Карельском фронте после подписания соглашения о прекращении огня 6 октября 1944 года, а перед этим прислали на наш участок саперов, которые вырыли траншеи по всему фронту и в глубину, и в тыл. Я уточнил, когда закончились военные действия на нашем участке фронта – в 8 часов 5 сентября 1944 года. Сразу же двинулись мы к границе.

Но финны прекратили военные действия в 24 часа 4 сентября. Видно, им зачитали приказ. Слышно было, как они кричали что-то вроде «ура», потом пели. Нам тоже сказали с вечера, что в 8:00 5 сентября прекращаются военные действия. Мы, конечно, поступили подло: открыли огонь, набив ленты позеленевшими от сырости и ржавыми патронами, чтобы потом к нам не придирались за них. И из ПТР и пушек – тоже. Кого-нибудь из их солдат убили и ранили непременно. Всю почти ночь палили. Пожалуй, по всему фронту. Много на войне совершил я глупостей, эта как раз одна из многих, самая, я в этом уверен, бесчестная и подлая.

Утром с той стороны группами повалили финны. Нам передали приказ препровождать к штабу батальона, где их кормили обедом и выставляли 200 граммов водки, неразбавленной, к слову. И обратно их провожали за нашу оборону. Финны очень удивлялись, что у нас кроме окопов и позиций, открытых для стрельбы из пулеметов и пушек, никаких инженерных сооружений не было. Они за это время, что было и у нас, соорудили проволочные заграждения в два и три кола и минные поля. Кстати, сержант Тамбовцев из другого взвода, сопровождая очередную группу финнов на их оборону, решил их завести на единственное поставленное на небольшом участке саперами минное поле, да сам и подорвался. К счастью для него, ничего ему не оторвало, сильно контузило. И это было седьмое, последнее его ранение. Из финнов никто не пострадал.

Отсюда снялись, прошли по нашим тылам на восток, а потом по дороге перешли линию фронта. Там увидели пять наших подбитых танков на нейтральной полосе и в глубине финской обороны, в густом кустарнике мелкокалиберную разбитую финскую пушку. Может быть, она их и подбивала, потому что у всех этих танков была разворочена боковая броня. До минных заграждений эти танки не успели дойти, так как гусеницы не перебиты. Дошли до Сортавалы и дальше на границу.

Безчастный Владимир Федорович

В Ногинске, недалеко от Москвы, в январе 1944 года началось формирование нашего 37-го гвардейского воздушно-десантного корпуса. Нас, около 80 только что прибывших сержантов и рядовых (в основном, конечно, сержантов), стали распределять по разным местам службы. Людей направляли кого куда: кого-то в комендантский взвод, кого-то во взвод связи, кого во взвод СМЕРШа, а кого-то и в шифровальный отдел. Я, кстати сказать, попал в комендантский взвод.

Потом для нас начались бои (корпус вступил в бой 17 июня 1944 года. – Примечание И.В.). Ведь вскоре после этого Сталин вызвал маршала Мерецкова, командующего Карельским фронтом, к которому мы относились, и сообщил о том, что он должен начать операцию на Карельском перешейке – форсировать реку Свирь. Так мы и оказались на этом участке в составе своей части. Нас привезли в район Лодейного Поля. Я, к сожалению, сейчас уже забыл название еще одного городка, где 1005 дней проходила оборона финнов и куда нас бросили. Причем, что интересно, во время форсирования Свири было решено сделать ложную переправу. Планировалась же эта операция следующим образом. Слева и справа готовились настоящие переправы, а прямо внизу у реки, куда выставили нашу 99-ю гвардейскую дивизию, подготавливалась ложная переправа. Командир корпуса выстроил весь наш состав и объявил о задании: «Сейчас мы будем делать ложную переправу. Мне будет нужно 12 человек добровольцев. Если кто не сможет выйти вперед из вас, я это не буду считать за трусость. Итак, 12 человек, три шага вперед!» Но вместо 12 человек у нас выступил вперед весь полк. Командир на это тогда сказал: «Теперь выбирать буду я сам». И сам отобрал для участия в переправе 12 человек. Меня, между прочим, он тоже хотел туда сунуть, но я охранял все-таки оперативный отдел и идти на это задание никак не мог. Надо сказать, плоты для переправы наши солдаты делали прямо на берегу и открыто. Потом на них устанавливались макеты пушек и чучела.

21 июня 1944 года началось форсирование реки.