У меня есть письма от Юсуфа к людям в Асуане. Если мне что-нибудь понадобится, я могу обратиться к Кади. У нас очень хорошая лодка и отличный экипаж, и нам очень удобно. Когда жители Луксора услышали, что приехал «сын моего дяди», они подумали, что это, должно быть, мой муж. Меня позабавила деликатность Омара. Он объяснил Мустафе и Юсуфу, что он будет спать в каюте между каютами Артура и моей, что, по-видимому, было сочтено вполне удовлетворительным, и Омар поступил очень правильно, устроив всё таким образом, поскольку его послали привести корабль в порядок. Артур прошёл по всему Суэцкому каналу и повидал много любопытного. Судя по его рассказам, дельта сильно отличается от Верхнего Египта. Небольшой отряд паломников, направлявшихся в Мекку, покинул Луксор около десяти дней назад. Это было красивое и трогательное зрелище. Три верблюда, пять ослов и около тридцати мужчин и женщин, некоторые с младенцами на плечах, все они выкрикивали загарит (крик радости). Они должны были дойти до Косейра (восемь дней пути на хороших верблюдах) с младенцами и всем остальным. Это самый счастливый день в их жизни, говорят они, когда они собирают достаточно денег, чтобы совершить хадж.

В эту минуту бедный человек плачет рядом с нашей лодкой над хорошенькой тёлочкой, украшенной множеством хегабов (амулетов), которые не помогли ей против болезни. На душе становится тяжело, когда видишь этих бедных животных и их несчастных хозяев. Несколько танцовщиц только что подошли к лодке за сигарами, которые Артур им обещал, и спросили о своём друге эль-Магрибие, хорошем танцоре из Луксора, который, по их словам, был очень болен. Омар совсем не знал её, и девушки, казалось, были очень расстроены. Они обе были очень красивы, одна из них — абиссинка. Я должен закончить, чтобы отправить это по почте; это будет стоить целое состояние, но вы не пожалеете об этом.

15 мая 1864 года: сэр Александр Дафф Гордон

Сэру Александру Даффу Гордону.

Луксор,

15 мая 1864 г.,

За день до праздника Эд-эль-Кебир (Байрам).

Дорогой Алик,

Мы вернулись в Луксор позавчера вечером, сразу после наступления темноты. Салют, который Омар дал из ваших старых кавалерийских пистолетов, растрогал многих, и все хором пели «Альхамдулиллах Саламех я Ситт», целовались, говорили «Добро пожаловать домой» и «Мы ощутили ваше отсутствие и нашли его горьким» и т. д. и т. п. Мустафа пришёл с письмами для меня, Юсуф сиял от радости, Магомед принёс новый хлеб из новой пшеницы, Сулейман — цветы, а маленький Ахмет вбежал, чтобы поцеловать мне руку. Когда приветствия стихли, Юсуф, оставшийся на чай, рассказал мне, что весь скот пал. Мустафа потерял тридцать четыре головы, и у него осталось три; а бедный фермер Омар потерял всё — сорок голов. Теперь в Верхнем Египте будет страшный голод. В течение шести недель весь наш скот погиб. Зерно молотят на ослах, а люди вращают саки (водяные колёса) и тянут плуги, умирая десятками от переутомления и голода во многих местах. Всё сельское хозяйство зависело от волов, и все они погибли. В Эль-Мутане и девяти деревнях вокруг поместья Халима-паши погибло 24 000 голов; когда мы были там три дня назад, осталось четыре животных.

Мы провели два дня и две ночи в Филе и Валлахи! Было жарко. Базальтовые скалы, окружающие остров со всех сторон, раскалялись. Мы с Салли спали в зале Осириса, на крыше храма, на надувных матрасах. Омар лежал у двери, охраняя нас, а Артура и его коптского слугу с благородным моряком Рамаданом отправили на бивуак на Пилон. Рамадан взял гарем под свою особую и самую почтительную опеку и преданно прислуживал нам, но никогда не поднимал глаз и не говорил, пока к нему не обращались. Фила находится в шести или семи милях от Асуана, и мы ехали на ослах через прекрасную Шеллали (деревню у водопада) и благородное место гробниц Асуана. Все были очень удивлены, увидев европейцев в такое время года; для них мы были как ласточки в январе. Я не мог уснуть из-за жары в комнате, накинул аббайю (плащ) и пошёл прилечь на парапет храма. Какая ночь! Какой прекрасный вид! Звёзды светили так же ярко, как луна в Европе, и всё, кроме водопада, было по-прежнему мёртвенно-бледным и раскалённым, а пальмы были ещё более изящными и сказочными, чем когда-либо. Потом Омар проснулся, подошёл, сел у моих ног, стал их гладить и петь песню о турецком рабе. Я сказал: «Не потри мне ноги, брат, — это не подобает тебе» (потому что для свободного мусульманина ниже его достоинства прикасаться к обуви или ногам), но он спел в своей песне: «Раба-турка можно освободить за деньги, но как выкупить того, за кого заплатили добрыми делами и ласковыми словами?» Затем день окрасился в темно — багровый цвет, и я спустился и искупался в Ниле, и увидел девушек с острова напротив в их летних нарядах, состоящих из кожаной бахромы вокруг стройных бедер, — божественно грациозных, несущих на своих величественных юных головах огромные корзинки в форме блюдца с кукурузой; и я поднялся наверх и сел в конце колоннады, глядя на Эфиопию, и видел сны о «Том, кто спит в Филе», пока великий Амон Ра не поцеловал мое северное лицо слишком горячо и не повел меня в храм завтракать и пить кофе., и трубы, и киф. А вечером три маленьких голых нубийца два или три часа катали нас по великолепной реке на лодке, сделанной из тысяч кусочков дерева, каждый длиной в фут. Время от времени они прыгали за борт, исчезали и появлялись с другой стороны лодки. В Асуане было полно турецких солдат, которые пришли, забрали наших ослов и бесстыдно пялились на нас. Я не сходил на берег в Ком-Омбосе или Эль-Кабе, только в Эдфу, где мы провели день в храме, и в Эсне, где мы пытались купить сахар, табак и т. д., но ничего не нашли, хотя Эсна — это главный город с мудиром. Только зимой путешественники могут что-то купить. Нам пришлось попросить назира в Эдфу прислать человека, который продал бы нам древесный уголь. Люди