какой-то торжественный праздник нужно было прийти нарядным: мальчики в белых рубашках, девочки в белых фартуках. И принести на урок какую-то херь, типа гербария. Рубашка была у меня белоснежная, а галстук – старый задроченный. Возле дома сорвал ветку с ранетками и счастливый помчался в школу. А там одна одноклассница оборвала мои ранетки и стала их жрать, и я заорал на весь класс, что она проститутка, за что был вызван к доске на экзекуцию. От волнения потекли сопли, и я их галстуком, не задумываясь, и вытер. Учительница заорала, что я не только матерюсь, но и куском Красного Знамени нос вытираю, и потащила меня к директору. Директор, пропахшая куревом, перегаром и духами «Красная Москва», строго осмотрела меня и вызвала родителей в школу. Я весь день проходил на измене, предполагая возможные кары, но когда рассказал предкам о случившемся, папик заржал и сказал, чтоб я передал, что он куском Красного Знамени дома хрен вытирает. Это я еще тогда не знал, что отец в 1956 году в порту Тикси чуть не убил куском мерзлого говна майора КГБ, и это говно потом таскали на судилище в пакете как вещественное доказательство. Мама тогда взяла весь удар на себя, не знаю, о чем они говорили, но с тех пор я был окружен особым вниманием учительницы. Но боялся я не зря, домашних пиз. лей получал я по-взрослому. И, возможно, от их чрезмерности у меня и развилась тяга к панку и панк-року.

М. Б.: Можешь как-то характеризовать то время, для не заставших?

А. Ч.: Это было странное время, когда на прилавках и вокруг «ничего не было» и одновременно «у всех все было». Это про то, что многие вещи были недоступны, но каким-то волшебным образом появлялись. Те же жвачки, культ на которые распространялся со школы, «Пэдро», «Болек и Лёлек», «Дональд Дак». «Дональды» вообще, наверное, никто не пробовал, но при этом у всех были невероятные коллекции вкладышей, которыми менялись. Во взрослой жизни было все примерно так же с вещами. Это были времена инкубаторской моды, джинсов с подворотами сантиметров по десять а-ля ковбои, махровых шарфов, «адидасов» и «райфлов», «монтан», «ли», «вранглеров», сделанных руками цеховиков, пакетов с иностранными буквами, купленных у цыган и проклеенных по швам изнутри лейкопластырем. В целом в брежневские времена жилось весело и беззаботно, только безрок-н-ролльно. Время воскресных «Будильников» и «АБВГДеек», магазинов «Берёзка», сигарет из стран соцлагеря и, конечно, кубинских «Лигерос» и «Партагас». Когда воздух был другой, и были те самые угрюмо-вкусные пельмени в виде полумесяца в картонных коробках. При стоимости того же хлеба 16 и 24 копейки, коржика 10 копеек, сока около 10, ну, не буду расписывать все ценовые блага советской экономики, скажу только одно: сейчас обсирают СССР, но в основном те, кто не жил в то время. Хочется сказать этим людям, что тогда было уж всяко лучше, чем при нынешнем чудо-капитализме, хотя куда и без минусов.

М. Б.: Твои меломанские предпочтения, с учетом трудностей советского периода и взросления?

А. Ч.: Я никогда не имел одну любимую группу, болел музыкальным промискуитетом. Сегодня – одна, завтра – вторая и т. д. По жизни так и сложилось, что предпочтения постоянно менялись. Поэтому всегда слушал абсолютную «солянку»: «The Beatles», «Madness», «Slade», «Sweet», «Uriah Heep», «Deep Purple», «Ottawan», «Arabesque», всякую итальянскую эстраду откровенную, типа «Рuро», кроме, естественно, советского эстрадного музыкального выхлопа и братьев по соцлагерю. Ведь чтобы лицезреть что-то из заморской музыки (в отсутствие в то время видеомагнитофонов, которые стали доступны гораздо позднее, не говоря уже об интернете), была одна радость – в новогоднюю ночь героически ждать, когда откукарекает в праздничном концерте вся элита совдеповской эстрады, и потом уже, увидеть «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», где были братья болгары, румыны, венгры и прочая прелесть соцлагеря. И только в конце возможно было дождаться или «Smokie», или «АВВА». Один раз даже показали «Чингисхан», и то потом, наверное, пожалели и запретили её в СССР. Или «Пудис» из ГДР, где лихие немецкие а-ля рокеры трясли гривами и гитарами. И те, кто не уснул и увидел, обсуждали, как это было круто.

В юности был у меня сосед, Димка Иванов, с которым мы посещали спортивную секцию, и в те времена, примерно в 1980 году, он был одним из тех немногих, кто мотался на барахолку и покупал/менял фирменные пластинки. И в какой-то момент у него кончилось терпение, так как я постоянно хвастался ему вновь приобретенными музыкальными шедеврами фирмы «Мелодия». Он дал мне несколько пластинок «Slade», «Uriah Heep», «Deep Purple». Так и понеслось…

М. Б.: А желание творить?

А. Ч.: Во всех городах нашей обширной родины всегда находились молодые люди, которым хотелось бы самовыразиться и не быть инкубаторским штампом для любимого государства. Запретный плод был, есть и будет, а в те времена это был рок-н-ролл. Не употребляю слово «рок», потому что в перестроечные времена пихали его в любую дырку. Кто-то скупал виниловые пластинки, кто-то слушал радио буржуинов, где музыкального добра было в избытке и, конечно, мечтали быть похожими на иностранные группы, а может, и переплюнуть их. Кто сейчас это знает…

Желание творить у меня появилось лет в 15. Выбор пал на барабаны. После девятого класса меня перевели в вечернюю школу ввиду угрозы выпуститься не с аттестатом, а со справкой из-за «колоссальной неуспеваемости». А при вечерней школе надо было работать, и отец отправил меня учеником электрика на хлебокомбинат, чтобы жизнь малиной не казалась. В это же время был у меня товарищ Андрюха Бакланов. Гитара у него была моднявая, вся в наклейках из журнала «Фрёзи» (ГДР), с мордами страшных немецких бабищ. Решили мы свою группу замутить, название придумали – «Фанни бой». На эту затею нашлись единомышленники: Анатолий, он же местный слесарь, влюбленный в алкоголизм, и какая-то баба (имя и откуда появилась, даже не вспомню), которая говорила, что умеет играть на пианино «Собачий вальс». И вот мы с Толиком пришли нарядные в профком и заявляем, что хотим создать при хлебокомбинате вокально-инструментальный ансамбль. И уже на следующий день нам выделили определенную сумму денег для покупки аппаратуры. Купили гитары «Урал», малую ударную установку, комбари какие-то. С таким ярым профессионализмом мы продержались ровно одну репетицию, на которой сожгли всю аппаратуру. Сам не помню, как отмазались. Но это незабываемое первое впечатление было, как первый секс у пионера, как любовь с первого взгляда. Мы осознали всю крутизну извлечения громкого