разнятся — называются цифры от 10 000 до 100 000 человек. Убийства были личными, с применением оружия, топоров и ножей. Оно не спонсировалось государством, а представляло собой совокупность отдельных актов насилия.
*****
Мы вернулись в наш город назначения, и в тот же вечер отправились на ужин с нашим американским другом. Его бабушка и дедушка были уроженцами этой страны, и когда он приезжал сюда в 1980-х годах, то разыскал дальних родственников.
— Я нашел их адрес и постучал в дверь. Не пригласив меня войти, они попросили меня немедленно уйти. Они были напуганы. На прошлой неделе я снова навестил их. На этот раз они оказались более любезны, вспомнили, кто я такой, пригласили меня войти и извинились за то, что не приглашали меня, когда я приходил раньше. Они объяснили, что на следующий день после моего визита к ним приходила тайная полиция, отвела каждого члена семьи в отдельную комнату и допросила их. Думаю, тайная полиция была удовлетворена, потому что на этом все и закончилось.
Друг, который в 1956 году ребенком бежал из своей деревни, сказал:
— Я возвращаюсь в свою деревню, чтобы повидаться с друзьями, а они выглядят на двадцать лет старше меня. Некоторые умерли, остальные спилось, часть из них безработные, большинство потеряли зубы. Они выглядят как черти, и рядом с ними тоскливо находиться.
Люди реагируют на набор правил, которым они подчиняются. Жители Индии при Лицензионном радже и жители Восточной Европы при коммунизме напомнили мне моих коллег в ЦРУ. Подвергаясь лабиринту ограничительных бюрократических правил и процедур, люди блокируют творческий потенциал и продуктивность.
Молодые поколения Восточной Европы, освободившиеся от ограничений коммунизма, росли, ничем не отличаясь от молодежи Западной Европы. Экономика быстро росла, а жизнь значительно улучшалась.
*****
Я продолжал проводить операции на Ближнем Востоке и в Южной Азии, но пока ни одно из моих оперативных предложений по Восточной Европе и России не находило отклика в штаб-квартире. Те ответы, которые я получал из Центра, были уклончивыми. Я ругался и вышагивал по полу. Пробелы в нашей разведке были огромны — предстояло проделать так много работы.
В город, где я работал, прибыл один из моих коллег, и почти сразу же заметил слежку. Но вместо того чтобы вести самую обычную жизнь, чтобы наскучить наблюдателям и заставить их думать, что он обычный бизнесмен, он собрал несколько своих друзей и столкнулся с группой наружного наблюдения.
— Какого черта вам нужно? Почему вы преследуете меня? — заявил он именно так, как нас учили не делать. Он доложил в штаб-квартиру о том, что сделал, и руководство наградило его билетом в один конец до Оуквуда. Казалось, в человеке живет непреодолимая потребность, укорененная в гордости, сообщать наблюдателям, что вы знаете об их присутствии. Трудно было поддерживать самодисциплину, необходимую для того, чтобы заставить группу наблюдения скучать.
*****
Я решил снова отправиться в штаб-квартиру, чтобы узнать, что можно сделать для продвижения оперативной работы. Жена подвезла меня до аэропорта, но когда я открыл дверь машины, чтобы выйти, ее край ударился о борт такси. Я извинился перед водителем, но он вышел из автомобиля и начал кричать. Я вышел из себя, покрыл его проклятиями и оттолкнул с дороги. Вокруг начали толпиться другие таксисты, и один из них встал перед машиной моей жены, не давая ей уехать. Супруга, будучи выпускницей курсов контраварийного вождения ЦРУ, поехала прямо на него, заставив его отпрыгнуть в сторону. Я оттолкнул самого громкого водителя со своего пути и добрался до безопасного места в терминале аэропорта, прежде чем маленькая толпа смогла продвинуться дальше.
Приехав в штаб-квартиру, я отправился на встречу со Стефаном, где прождал его целый час, но он так и не появился. Вместо него пришел худой седоватый мужчина.
— Стефан ушел, — сказал он.
— И?
— Не могу об этом говорить. Это все, что я могу сказать. Его больше нет.
Я приставал к руководителям в штаб-квартире, чтобы выяснить, что случилось. Официальная линия, что его больше нет и что никто не должен задавать вопросов, удовлетворила большинство моих коллег. Все боялись мести со стороны мандаринов. Если руководство ЦРУ считало, что Стефан должен исчезнуть, их это вполне устраивало.
Наконец я нашел руководителя, готового поговорить. Он объяснил, что Стефан провалил экзамен на «ящике» вскоре после моего перехода в новое подразделение. Управлению потребовалось много времени, чтобы принять решение, что с ним делать. В течение многих месяцев, которые ушли у ЦРУ на размышления о его судьбе, Стефан переживал, испытывал стресс и перегружал себя работой, ошибочно полагая, что проявления духа и преданности делу спасут его от провала на полиграфе.
Когда в Управлении наконец уволили его, прибыли люди из службы безопасности, чтобы вывести его из здания. Позже до меня дошли слухи о причинах его увольнения, наиболее вероятной из которых было то, что у него была несанкционированная связь с русской подружкой. О своих девушках мы должны были сообщать в штаб-квартиру, особенно если они были русскими. Я вспомнил, как невесело пошутил о подружках при Стефане, когда тот разговаривал с мандарином из штаб-квартиры. Неудивительно, что она прозвучала так неудачно.
Вся информация об уходе Стефана была лишь слухами. Бетти не могла ничего рассказать, и ни один слух не подтверждался. Его внешний вид был похож на вид «лабораторной крысы», который появляется у человека, когда он теряет контроль над своей жизнью. Они отвратительно питаются, плохо спят и постоянно беспокоятся.
Я разыскал друга Стефана.
— На прошлой неделе я был у него дома, чтобы повидаться с ним, — сказал он. — В штаб-квартире приказали мне не ходить к нему, но я объяснил, что это хорошая идея — присматривать за уволенными коллегами. Иначе они могут сойти с ума, как Эдвард Ли Говард. Стефан, конечно, никогда бы так не поступил, но мое объяснение подействовало, и руководство разрешило мне нанести визит. Стефан рассказал мне, что за ним постоянно следили сотрудники ФБР. Он ходил на пробежки и бегал как черт, чтобы группам наблюдения было трудно за ним угнаться. Выполняя поворот, он заметил над головой вертолет. Теперь он думает, что за ним следили с вертолета.
8. Физики, которые познали грех
В каком-то грубом смысле, который не может погасить ни вульгарность, ни юмор, ни преувеличение, физики познали грех; и это знание, которое они не могут потерять.
Роберт Оппенгеймер
Теперь наше подразделение возглавила Бетти, и штаб-квартира была готова одобрить мою оперативную командировку в бывший Советский Союз. Начал я с