Увы, почти все советские фантасты, пришедшие в литературу во времена оттепели, сегодня безнадежно забыты. Бесследно канули в Лету – за исключением трех (или правильнее сказать четырех?) писателей, которые весомыми тиражами издаются и допечатываются по сей день: Аркадия и Бориса Стругацких, Владислава Крапивина и Кира Булычева. С некоторой натяжкой можно добавить к этому ареопагу еще и Ивана Антоновича Ефремова, но тот прогремел со своей «Туманностью Андромеды» все-таки чуть раньше, в 1957-м, и следовал скорее традициям НФ первой половины XX столетия.

О Стругацких и Крапивине, а тем более о Ефремове разговор отдельный. Но почему именно книги Булычева пользуются сегодня таким спросом? Только в 2023 году, по данным сайта «Лаборатория фантастики», на русском языке вышло 21 книжное издание повестей, романов и рассказов писателя, и не исключено, что бдительные библиографы что-то пропустили. Почему не Виктор Колупаев, не Север Гансовский или, скажем, Ариадна Громова? Называю имена наугад, первые, что приходят в голову. Чем же таким Игорь Всеволодович радикально отличался от своих современников, чем резко выделялся на фоне друзей и соратников по перу? Попробуем поискать ответ и обозначить главные переломные точки в биографии классика.

Полиглот

«Советский писатель-почвенник мог творить всю жизнь, не обращая никакого внимания на то, что пишет, допустим, Джон Стейнбек о тяжелой доле американских фермеров, – писал Булычев в 1988 году в «Статье из будущего». – Литература же фантастическая в силу своих особых связей с прогрессом, как технологическим, так и социальным, существовать в полной литературной изоляции не может».

Ему самому повезло: Игорь Всеволодович Можейко (настоящее имя Кира Булычева, псевдоним составлен из имени жены, художницы Киры Сошинской, и девичьей фамилии матери) никогда в такой изоляции не существовал. После школы будущий писатель окончил Московский педагогический институт иностранных языков имени Мориса Тореза и в 1957 году получил предложение, от которого сложно было отказаться: стать переводчиком при советском посольстве в Бирме (ныне Мьянма). Работать, правда, пришлось скорее прорабом на стройке, что не смутило будущего писателя: некоторый элемент авантюры присутствовал в этой затее с самого начала. Игорь Можейко учился на английском факультете МПИИЯ, бирманского не знал, так что восполнять пробелы пришлось уже на ходу, после прибытия к месту службы. Можейко освоил язык на таком уровне, что по возвращении в Москву в 1959-м подал документы в аспирантуру Института востоковедения Академии наук СССР – и через несколько лет успешно защитил кандидатскую диссертацию «Паганское царство XI–XIII веков». К слову сказать, примерно в те же годы в американском посольстве в Бирме служил другой будущий плодовитый фантаст, военный летчик Кейт Лаумер, автор «Берега Динозавров», циклов «Боло», «Империум», «Ретиф», – интересно, о чем говорили бы два писателя, если бы им довелось встретиться на нейтральной территории, далеко от лишних ушей?

Во второй половине 1950-х Игорь Можейко вполне сформировался как поклонник англо-американской фантастики, постоянный читатель журналов «Galaxy» и «Amazing SF», завсегдатай московских букинистических лавок и магазинов иностранной книги. Более того, уже январе 1957 года в журнале «Знание – сила» появился его первый профессиональный перевод, свежий научно-фантастический рассказ Артура Кларка «Пацифист» («The Pacifist», 1956). Языки всегда легко давались Игорю Всеволодовичу. Он переводил с английского – далеко не только фантастику, но и, например, роман Грэма Грина «Наемный убийца» («A Gun for Sale», 1965). Переводил с французского («Даму из Байе» Жоржа Сименона), польского («Кто такой индеец?» Яна Шеминского), норвежского («Фабрику сак-сака» Туре Фредериксена), испанского, причем не что-нибудь проходное, а «Книгу воображаемых существ» Хорхе Луиса Борхеса и Маргариты Герреро («El libro de los seres imaginarios», 1957). Писал на немецком и на болгарском, а с американскими коллегами и переводчиками обменивался длинными задушевными эпистолами – часть этих писем публиковалась в журнале «Locus». Кстати, Игорь Можейко мог стать и первым послевоенным советским переводчиком «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла. В статье «Юбилейная анкета» Булычев вспоминает, как в студенческие годы вместе с однокашником подал такую заявку в «Детгиз», – но их предложение отклонили, доходчиво объяснив, что подобная литература советским школьникам не нужна.

В отличие от подавляющего большинства наших фантастов шестидесятых – восьмидесятых, от тех же братьев Стругацких, например, он много ездил по миру, и не только в «страны народной демократии». Как переводчик, ученый-бирманист, корреспондент журнала «Вокруг света», сценарист, а изредка и как писатель он нередко оказывался в таких экзотических краях, о которых рядовой гражданин Страны Советов не мог и мечтать. В Ираке Можейко побывал на развалинах Вавилона, на месте, где стояла знаменитая башня и где умер Александр Македонский. В Индии смотрел, как работают на лесозаготовках слоны. В Польше – покупал дефицитные книги в лавке, завсегдатаем которой был Станислав Лем. В США, куда его командировали в рамках рекламного тура по случаю запуска серии книг советских фантастов в издательстве «Макмиллан», стал гостем конвента «Worldcon» 1977 года и своими глазами видел, как Айзек Азимов вручает Клиффорду Саймаку премию «Грандмастер».

Иными словами, Кир Булычев никогда не был оторван от мирового литературного контекста. Случай не то чтобы исключительный: те же Стругацкие активно читали американскую фантастику и переводили художественную литературу с английского (а Аркадий Натанович, японист по образованию, еще и с японского); на полках в кабинете Ивана Ефремова стояли томики Филипа К. Дика и Филипа Фармера; Еремей Парнов как официальный представитель советского «фантастического цеха» объехал множество конвентов в США, Великобритании, Японии, кутил с авторами Новой волны и здоровался за руку с классиками Золотого века. Но все-таки большинство отечественных фантастов-шестидесятников варились в собственном соку – и, в общем, неплохо себя чувствовали за железным занавесом.

Широкая эрудиция, надо признать, не всегда спасала Игоря Всеволодовича от заблуждений, типичных для писателей его эпохи. «Муркок, Нортон, Ле Гуин, Дик и современные кумиры – Энн Маккефри или Вильям Гибсон – плевать хотели на безработицу или “Бурю в пустыне”. Гражданственность американской фантастики – это далекий позавчерашний день. Главное – придумать конструкцию, способную полностью отключить читателя от действительности», – возмущался Булычев уже в глубоко постсоветском 1993 году. Довольно неожиданный список: если уж кого и упрекать в эскапизме, то точно не Муркока, Ле Гуин, Дика и Гибсона – скорее наоборот, с гражданской позицией в их книгах перебор. Но это сегодня мы такие умные и начитанные, что можем позволить себе поспорить с классиком, – в советском же «фантастическом цеху» 1960–1980-х не было ни одной фигуры,