Оглядываю окна пропускного пункта. По ту сторону в наличии: свежий парень с щеками, словно залитыми малиновым вареньем, и смуглая женщина лет сорока, похожая на всех ненакрашенных подтянутых дам разом.

И как выбрать, к кому хотеть попасть? Какие движения и сокращения мышц надо читать, чтобы распознать по ним человека, который не аннулирует мне визу? Читала про такое. Передо мной семеро.

Я давно не сужу людей по внешности. Я знаю, что, например, уютная и добрая на вид мать вполне может писать пассивно-агрессивные (или просто агрессивные) комментарии с анонимных аккаунтов в соцсетях, высмеивающие, например, наряды звезд на ковровых дорожках.

А, скажем, красивый и статный блондин с открытым лицом может с одинаковой долей вероятности оказаться как эмпатичным и надежным партнером, так и любителем пить сок прямо из бутылки, а потом ставить ее (пустую) обратно в холодильник.

Ну и, наконец, есть я. Три языка, бессчетное количество талантов и уникальная работоспособность плюс внешность голливудской кинозвезды. Разумеется, до того момента, как голливудскую киноиндустрию подмял под себя бодипозитив. Хотя нет, внешность голливудских кинозвезд сильно переоценена, скорее можно вести речь о топ-моделях девяностых или русских топ-моделях нулевых, пусть так и будет. Так вот, угадывал ли кто-нибудь по моей внешности хотя бы часть моих талантов? Разумеется, нет: если человек такое угадает, у него от несправедливости случится удар. В общем, три человека передо мной и пожеланий по окошку по-прежнему нет.

И вот момент истины: последние два человека расходятся по женщинам, а я попадаю к румяному. Он берет мой паспорт, будто делает мне одолжение.

– Цель поездки? – спрашивает по-английски.

– Туризм.

– У вас виза Испании. Вы едете в Испанию?

– Да.

– Есть билет из Германии в Испанию?

– Нет, я поеду на машине.

– Сколько вы пробудете в Испании?

– Три недели.

– А обратный билет в Россию есть? – румяный стал напрягаться.

– Нет, я поеду на машине.

– Вы арендуете здесь машину и на ней поедете в Россию?

– Нет, здесь мой муж, и он приехал на машине, и обратно мы поедем тоже на машине.

Румяный моментально покрылся испариной, как вытащенная из холодильника бутылка.

– Почему вы открываете визу в Германии? У вас испанская виза.

– В Германии находится мой муж, он гостит у друзей. Потом мы вместе едем в Испанию. А потом оттуда в Россию.

– На вашей машине?

– На нашей машине, – почему этот очевидно дурацкий и запутанный план кажется мне дурацким и запутанным только сейчас?

Берет мой паспорт в руки, листает. Переговаривается с той самой коллегой без макияжа вполголоса и по-немецки. Я не говорю по-немецки, но общий смысл понимаю. Говорит, мол, едут в Испанию на машине, а потом оттуда в Россию. Отличная идея, да? «Пф-ф… – отзывается она. – Русские!»

– У вас есть брони жилья в Испании?

– Да, есть. Сейчас покажу, – показываю.

– О, это отель… – выдыхает румяный.

– Ну да, отель.

– Можно ваши отпечатки пальцев? – подвигает ко мне сканер для отпечатков.

– Да, конечно, – почему бы и нет? Теперь, если меня не отведут в отдельную комнату для беседы с пристрастием, я даже расстроюсь. Ручная кладь валяется вокруг меня, как опавшие лепестки вокруг умирающего в вазе цветка, очередь позади ширится, но безмолвствует.

– Каждый палец.

– Окей, – прикладываю каждый палец. Говорю, что готово. Он продолжает искать что-то в компьютере, листает мой паспорт.

Наконец вздыхает, грохает штампом, отдает паспорт и, словно сдав какой-то экзамен, прощается:

– Отличного пути!

Выхожу из коридора, а тут сразу и багажная лента. Маленький терминал прилета, высокий потолок, люди мечутся туда-сюда, помещение серое с трех сторон и стеклянное с одной, играет тихая музыка. А мне кажется, что сейчас кто-то подойдет сзади и выведет меня отсюда. Выведет и поведет в комнату для допроса, а потом аннулирует визу, конечно. Хорошо бы, если Саша приедет раньше полиции, вдвоем, может, и отобьемся.

Через стеклянные двери выхода в город вижу улицу: семьдесят процентов асфальта, двадцать процентов машин, десять процентов дорожных знаков.

Зашумел механизм, лента тронулась, плюхнулась первая сумка. Хорошо бы, если мой багаж приедет в числе первых: будет шанс избежать депортации.

К ленте потянулись люди, стали стаскивать свои огромные холодильникообразные чемоданы. Стащили, катят их мимо меня, проходят через стеклянные двери те, кому повезло больше. А у меня – ни Саши, ни чемодана. Надеюсь, хотя бы первым прибудет муж и поможет стащить с ленты второй.

Первым прибыл чемодан, увы.

Зло стаскиваю его с ленты и вижу: идет. Весь устремлен вперед, в глазах – искренняя радость и легкий испуг.

– Зачем ты его волочишь, подождала бы меня! Привет, ну наконец-то! – говорит и обнимает меня.

– Привет! Что так долго?

– Да ждал тебя у другого выхода, потом понял, что вас не в ту сторону выпустили. Устала?

– Очень…

– Еще бы! Так, давай чемодан, сумку, куртку, щас направо, там лифт и парковка.

Саша подхватил вещи и бодро устремился к выходу, я поплелась следом.

– Голодная?

– Спрашиваешь…

– Тут ехать всего ничего, минут сорок. Приедем, я тебе приготовлю.

– Пасту?

– Хочешь – пасту, хочешь – стейк пожарю.

– Слушаю тебя и не верю, что мои мучения с пельменями кончились.

Когда я осталась одна в Москве, я буквально сделалась участницей бытового хоррора. Причем той самой героиней, которую вводят в сюжет, чтобы показать все самые изощренные ловушки.

Вот я беззаботно вытаскиваю стейк из холодильника, разогреваю чугунную сковороду-гриль. Открываю полку, хватаю бутылку подсолнечного масла за бочок. А бутылка пустая! Вот покупаю безалкогольное пиво в бутылке. А открывалки нет! Вот иду в уборную. А туалетной бумаги нет. И этот день становится худшим в жизни салфеток для снятия макияжа.

Но эти сложности закалили меня, и спустя месяц я стала самым тертым хлебобулочным в постапокалиптичных руинах своей квартиры. Теперь я знаю, как вытащить контейнер с пылью из робота-пылесоса. Умею жарить стейк и открывать безалкогольное пиво овощечисткой.

– Здесь, кстати, есть пельмени, я пробовал.

– Ну и как?

– Ты знаешь, мне не очень понравились… Это, во-первых, польские пельмени, поляки делают под брендом «Рус».

– Ого!

– Да. А во-вторых, у них начинка какая-то жидкая. Как вот эти штуки… Детское пюре? Не чувствуется текстура мяса.

Саша продолжает рассуждать про пельмени, а я рассматриваю рекламу о помощи беженцам и немного стесняюсь. Всегда стесняюсь в первые минуты, если давно не видела человека, не знаю почему.

Дальше – паркинг, сырой и шершаво-бетонный, и вот мы уже едем по шоссе, окруженному низкими зелеными холмами, бесшумно скользим по немецкому дорожному полотну. Мимо проносятся холмы, покрытые салатовым вельветом молодой травы. Среди лысых деревьев они смотрятся как человек