Немедленно вслед за этим были организованы повсюду и железнодорожные комитеты, также рабочие и подпольные.

К.А. Гвоздев

Революционер-меньшевик, деятель Временного правительства

Во всех них оказались рабочие, тоже принадлежащие к той или другой революционной партии, в большинстве случаев опытные агитаторы. Вместе с тем нельзя сказать, чтобы и эти левые организации не проявляли бы стремления к благополучному исходу войны. Тем не менее Департамент полиции вскоре отметил пораженческую пропаганду, проникающую и в эти рабочие организации из большевистского центра в Швейцарии, после Циммер-вальдского съезда, возглавленного Лениным, как известно, при посредстве Троцкого принужденного покинуть Францию, где он участвовал в пораженческих изданиях. Некий Парвус свел Ленина с германским Генеральным штабом, чего не скрывает и генерал Людендорф в своих воспоминаниях. Ленин получает от Германии колоссальные деньги, вражеская работа кипит; распространяется всюду пораженческая литература, в России разъезжают пропагандисты и агитаторы, развивается шпионаж, и как результат ленинской работы выявляется ярко деморализация в войсках и в обществе. Правительство на это должным образом не реагировало, а революционные и общественные организации, желавшие победного конца, не поняли, что своей оппозицией к власти они льют масло на немецкий костер.

А.Л. Парвус

Деятель российского и германского социал-демократического движения, теоретик марксизма

Затем следует отметить и работу общественной организации Земгор, что означало «объединение земских и городских общественных деятелей». Замысел работы Земгора и выполнение ее в сфере устройства госпиталей, санитарных отрядов, питательных пунктов были в высшей степени патриотичны и целесообразны; но вскоре Земгор, перейдя к политической работе, придал ей общий оппозиционный характер, создавая впечатление, что и люди и учреждения существующего режима должны быть заменены из их среды более деятельными и соответствующими требованиям времени.

Не лишено при этом интереса и то, что Земгор в своей организации приютил немало здоровых молодых людей, не желавших подставлять свои головы под пули.

Вот в общих чертах положение вещей, при которых состоялся мой приезд в Петербург. Тотчас после явки по начальству я был командирован для проверки агентуры в Полтаву. Приехав туда, я явился к губернатору Моллову, бывшему прокурору Одесской судебной палаты, с которым я работал в Одессе почти пять лет. Я положительно не узнал его, так изменились его взгляды и подход к различным вопросам по борьбе с революционным и оппозиционным движением. Ранее ясный и категоричный в своих мнениях, он стал теперь как-то неопределенен и ближе к психологии левой общественности, чем к государственной точки зрения. Чувствовалась какая-то апатия. Оказалось, что в полтавских мастерских существует железнодорожный подпольный комитет, известный местной жандармерии, но совершенно безнаказанно проявляющий свою деятельность в возбуждении рабочих. На этот раз комитет организовал забастовку, предъявив ряд требований хотя и экономического характера, но совершенно невыполнимых в условиях военного времени. Той откровенности, которая была раньше между мною и Молловым, не осталось и следа. Из всего сказанного им можно было заключить, что Петербург не дает определенных указаний и что последние сводились к расплывчатым фразам с предоставлением действовать «на общих основаниях». Между тем возникавшие вопросы являлись общими для всей империи, и только одновременные энергичные мероприятия во всем государстве могли бы вернуть страну к сознанию ответственности переживаемого момента и к укреплению государственной власти. Таким образом, условия работы губернатора были крайне тяжелыми; неопределенность подрывала его авторитет, а нерешительность центральной власти отражалась на его положении.

Посещение Полтавы впервые ярко выявило в моем сознании угрозу, нависшую над государством.

Ко времени моего возвращения в столицу многое переменилось. Во главе Министерства внутренних дел стал Протопопов, странная, неопределенная, неуравновешенная личность, как бы олицетворяющая собой слабость и непопулярность государственной власти.

В начале октября 1916 года, то есть за четыре месяца до революции, я вновь был командирован для проверки и постановки разыскного дела по всей Сибири. До Иркутска предстояло ехать пять суток в «Сибирском экспрессе», но оборудование этого поезда с ванной, вагоном-рестораном, читальней и прочими удобствами было настолько превосходно, что обещало хотя и долгую, но приятную дорогу в пять тысяч километров.

Выезжаю из Петербурга в мокрую осеннюю погоду. Через десять часов проезжаем мимо Вологды. Сквозь громадные окна вагона прекрасно виден этот старинный, широко разбросанный город, с низкими, большей частью деревянными и изредка каменными домами и массой церквей, своеобразной старинной архитектуры, с высокими колокольнями и сферическими куполами, увенчанными большими золочеными крестами. Тут тоже осень, но заметно холоднее. Проехав еще сутки, мы очутились в снежном мокром урагане. Крупные хлопья снега, падая и тая, образовывали лужи воды и непролазную грязь на дорогах. Здесь шоссе не существует; дороги проложены по вязкому грунту, и в это время года, до морозов, сообщение на лошадях почти прекращается; только кое-где появляется одноконная крестьянская телега или тяжело шагающий по грязи пешеход.

В поезде все скоро перезнакомились. Постепенно стали образовываться, как во всякой долгой поездке, группы, которые располагались вместе в ресторане, посещали друг друга в купе или играли в коммерческие игры в карты. В дороге как-то все делаются проще и симпатичнее. Ехал прокурор Иркутской судебной палаты Нимандер, и мы быстро сговорились о том, как следует реагировать на инцидент, происшедший в Иркутске между жандармами, следователем и прокуратурой. По существу все сводилось к пустякам, на почве провинциального местничества.

В поезде ехал также мрачного вида старичок, маленький, сухенький, лет семидесяти. Он все время читал и ни с кем не разговаривал. Я как-то запоздал в вагон-ресторан, где сидел и он, уже собираясь уходить. В ожидании лакея я развернул местную газету, когда старик подошел ко мне, прося разрешения присесть к столу, чтобы просмотреть телеграммы. Таким образом мы познакомились и разговорились. Оказалось, что он ездил на Кавказ навестить свою дочь. Теперь же возвращается к себе во Владивосток, где имел коммерческое предприятие. Он многое знал и многое видел на своем веку, обладал прекрасной памятью и был зло остроумен.

— Еду я седьмые сутки, — сказал он, — и не могу отделаться от впечатления обширности нашей родины. Подумать только, что теперь в Батуме до двадцати градусов в тени, пальмы растут под открытым небом, апельсины и лимоны зреют, как в Италии, а тут мы переваливаем холодный Урал, с его рудными богатствами неисчислимой мировой ценности, но что они в сравнении со всеми богатствами еще вовсе непочатыми в Сибири и Туркестане… Величие России поразительно, и нельзя отказать в мудрости народу и его вождям, которые создали империю, но необходимы еще многие годы