«Мне кажется, что у Чехова наблюдался особый сговор со временем».

«Чехов всегда будет современен, в этом я глубоко убежден. Вот вам его одно высказывание о свободе: «Если бы теперь вдруг мы получили свободу, о которой так много говорим, когда грызем друг друга, то на первых порах мы не знали бы, что с нею делать, и тратили бы ее только на то, чтобы обличать друг друга в газетах в шпионстве и пристрастии к рублю и запугивать общество уверениями, что у нас нет ни людей, ни науки, ни литературы, ничего, ничего!» Ну скажите, что это не о нашем с вами времени?»

«Весной 1904 года обессилевший от туберкулеза Чехов вместе с Ольгой Леонардовной поехал отдохнуть в Баденвейлер – знаменитый курорт на юге Германии. Супруги отдыхали там что-то около месяца или чуть меньше. Однажды вечером, после ужина, Антон Павлович сказал: «Что-то плохо я себя чувствую, может, пора помирать?» – и велел жене принести шампанского со словами: «Умирать – так с весельем на душе». Не торопясь, выпил и произнес по-немецки: «Ich sterbe» – «Я умираю». Повернулся на бок и заснул навечно. Великая, воистину чеховская мизансцена…»

«Девять дней одного года». Самый интеллектуальный фильм

«Когда я окончила институт, то и мечтать не могла о том, что могу когда-нибудь быть рядом с таким мастером, как Алексей Баталов. Представьте себе, что должна была чувствовать я, девочка, рядом с такой поистине фантастической фигурой. Сниматься было трудно, но я смогла все преодолеть только благодаря его огромному такту и воспитанию». Народная артистка России Татьяна Лаврова.

По итогам опроса читателей журнала «Советский экран» фильм «Девять дней одного года Михаила Ромма был признан лучшим за 1962 год. Его посмотрели 24 миллиона зрителей. Для «самого интеллектуального советского фильма» (по мнению многих критиков) эта цифра не просто огромная – гигантская. Ведь речь не о детективе, мелодраме или ином блокбастере – речь о физиках-атомщиках, живущих в своем, недосягаемом для простых людей мире. И вдруг столь ошеломляющая популярность. Разберем, почему она случилась в тогдашнем Советском Союзе.

Идея такой картины принадлежала молодому кинодраматургу Даниилу Храбровицкому. Сценарий представлял собой девять новелл из жизни трех героев – физиков-атомщиков: Дмитрия Гусева, Ильи Куликова и Лели – людей, связанных работой, дружбой, любовью.

Режиссер Михаил Ромм писал: «Работая над фильмом, мы с Д. Храбровицким заметили: то, что приносила нам утренняя газета или новая книга, часто было интереснее того, о чем рассказывал сценарий. И мы не раз резко переделывали, переписывали его. Мы сделали для себя правилом: подчинять движение сюжета движению мысли». Впрочем, это видно из разных названий ленты: «Я иду в неизвестное», «365 дней», «9 дней одного года». Такая оперативная, если так можно выразиться, работа над картиной не прекращалась до самого конца. Так, авторы отказались от уже написанной музыки, хотя фамилия композитора Тер-Татевосяна сохранилась в титрах. Сам режиссер часто встречался с физиками-теоретиками. Беседовал с академиками Таммом, Ландау и другими известными и неизвестными (по причине секретности) учеными мирового уровня.

Что собой представляют сюжетные коллизии фильма «9 дней одного года»? Действие киноповести разворачивается в начале 1960-х годов, отмеченных резким рывком страны в развитии технического прогресса, в покорении космоса и так далее. Физик-экспериментатор Дмитрий Гусев (Баталов), что называется, «горит» на работе. В своей истовой преданности делу он не считался не только с собой, но и со своей подругой: умной, женственной и терпеливой Лелей (Лаврова). Она не выдерживает такого непонимания, и они расстаются. Друг Мити, добрый, хоть и очень ироничный Илья (Смоктуновский), тоже полюбил Лелю. Девушка решает выйти за него замуж, но колеблется и сохраняет привязанность к одержимому до фанатизма Мите Гусеву. При случайном объяснении с Лелей Гусев мельком упоминает, что получил большую дозу облучения. Сама физик, Леля понимает, что брак с Митей обрекает ее на заведомую жертвенность – исход будет самый трагичный, но она его любит и соглашается. Болезнь постепенно вторгается в жизнь Гусева. Он теряет зрение, идет на тяжелейшую операцию, но не теряет присутствия духа. В разговоре с Ильей Куликовым решает только деловые проблемы, не касаясь личных. А накануне операции отправляет жене и другу записку с просьбой найти ему одежду, чтобы вместе с ними махнуть в «Арагви».

Любой другой режиссер на месте Ромма наверняка бы стал разрабатывать по всем направлениям животрепещущую по тем временам, но и лежащую на поверхности тему радиоактивного облучения героя. Однако лучевая болезнь ученого становится всего лишь фоном в главной цели его жизни – поиске возможностей термоядерной физики. Ясное дело, что сценарные разработки, сюжетные ответвления приобретали необычайную важность для всего постановочного замысла. Но едва ли не большее значение представлял выбор исполнителей на главные роли. И тут не все обстояло благополучно. Как это нам теперь ни покажется странным, но Ромм категорически не видел Баталова в роли Гусева. Он был четко настроен пригласить Олега Ефремова. А когда пообщался с Баталовым и выяснил, что актер – полнейший профан в проблемах ядерной физики, возмущению его не было предела: «Как может человек, столь невежественный в вопросах космического значения, сыграть на экране что-то путное?» Меж тем Даниил Храбровицкий столь же решительно настаивал именно на Баталове, зная определенно, что тот со своей «безнадежной интеллигентностью» как раз и сумеет воссоздать на экране трагедию молодого физика со всеми переливами сложных чувств и переживаний. Ефремов же для такой роли был слишком социально определенен и предсказуем. Победил Даниил Яковлевич. Но уже в следующем споре вокруг главной героини он вынужден был уступить Михаилу Ильичу. И ею стала Татьяна Лаврова.

Ну а теперь самое главное, что я полагаю своей обязанностью сообщить читателю не столько о самом фильме, сколько о высочайшей интеллигентности и порядочности ее создателей. Когда Храбровицкий и Ромм в процессе длительных споров по кандидатуре главного героя пришли, как теперь принято выражаться, к консенсусу, решено было отправить на переговоры с Баталовым директора картины Игоря Владимировича Вакара. Актер тогда находился в ялтинском Доме творчества писателей. Общались они долго, но все равно в итоге Алексей Владимирович отказался от столь лестного предложения, ссылаясь на обострение болезни глаз. Работать ему при свете юпитеров решительно невозможно – врачи запрещают. Расстроенный Вакар вернулся в Ленинград и рассказал Ромму о своей неудаче.

И здесь я второй раз замечу: любой бы другой на месте Ромма радостно упрекнул автора сценария – вот-де он каков, ваш протеже, разлюбезный Даниил Яковлевич. А взяли бы Ефремова и горя б не знали. Но не таков был Ромм! Он