Мы патрулировали в мертвой зоне. Местные жители не могли видеть нас, а мы не видели их. Я ожидал, что это изменится, когда мы приблизимся к жилью; так что лучше, если мы оставим их в покое. Было бессмысленно проталкиваться сквозь толпу: это только подстегивало их бросать камни и бутылки, и усложняло нашу жизнь. Мы намеревались обойти их стороной и быстро прошвырнуться по району, чтобы посмотреть, что происходит.

Находясь на месте, патруль собирал больше информации, чем в движении. Это называлось «затаиться»: мы приходили на позицию и просто останавливались. Это могло быть на чьем-то заднем дворе; мы уходили в тень, ждали и слушали. Раньше это было отличным развлечением для солдат: мы видели все, от домашних ссор на кухне до молодых парочек, обжимающихся в мамочкиной гостиной.

Патруль Дэйва был справа от меня, примерно в 150 метрах, в мертвой зоне для нас. В переговорах по радио не было нужды. Мы были там уже несколько месяцев и хорошо сработались.

Мы все еще были скрыты от жилого массива рядом из трех или четырех магазинов. Я повернул направо и двинулся вдоль задов построек, пока не дошел до линии забора. Здесь пустырь больше походил на заброшенное фермерское подворье; там были старые разбитые машины, консервные банки, мешки с мусором. Я перепрыгнул через забор и оказался на виду у, наверное, 120 человек на другой стороне улицы.

Я услышал крики, что было необычно. Обычно они бы вовсю болтали и смеялись; пацаны, пахнущие «Брютом»[60] и лаком для волос, и девушки в наглаженных блузках.

Посмотрев на толпу, я понял, что они действительно напуганы, хватают своих детей, оттаскивая их с дороги. Некоторые упали, пытаясь убежать. Когда я развернулся налево в сторону магазинов и пересек дорогу, я наткнулся на три или четыре легковых автомобиля и грузовик для перевозки скота. Это было обычным зрелищем в этой глуши. Но когда я миновал их, то заметил группу людей в масках и с оружием.

Мой взгляд зацепился за пацана со своим Армалайтом[61], поднявшего кулак в воздух, изображая Че Гевару, и скандируя лозунги толпе через дорогу.

До него было не больше десяти метров. Достаточно близко, чтобы я мог видеть его глаза под маской, такие же широко раскрытые от неожиданности, как и мои.

Бля!

Он затеребил свой Армалайт и закричал. Еще несколько масок выбежало из-за скотовоза.

Его оружие уже было взведено, и он принялся палить в меня. Я стал стрелять в ответ по нему и другим маскам — размытому движению позади него.

Еще одна маска появилась из-за фургона, я выстрелил и в нее. Они были ошарашены так же, как и я, суматошно пытаясь забраться в грузовик и уехать.

Один из пацанов запрыгнул в кузов фургона и принялся стрелять, прикрывая остальных, пока они перебирались через задний борт.

Я попал в одного из них. Я увидел, как две тяжелых 7,62-мм пули вонзились ему в грудь, и через долю секунды кровь хлынула из выходных отверстий. Он визжал как свинья, когда его затаскивали в грузовик.

Из кабины послышались еще крики. Им тоже прилетало.

К этому времени Скоуз, номер два в моем патруле, слал им добрые вести с другой стороны забора. Двое других все еще были в мертвой зоне, полностью сбитые с толку. Все случилось так быстро.

Я встал на колено, продолжая стрелять, и тут раздался сухой щелчок.

Подвижные части были в порядке, но в патроннике не было патрона.

Я засуетился. Я знал, что делать, но чем быстрее пытался сделать это, тем сильнее лажался.

Я растянулся на земле, изо всех сил пытаясь перекричать выпускаемые из грузовика в нашем направлении очереди: «Задержка! Задержка!»

Когда я потянулся за очередным магазином, все вокруг, казалось, замедлилось. Это было, конечно, не так: все было быстро и коряво, но это было похоже на внетелесный опыт, словно я наблюдал за собой, выполняющим упражнение.

Я вщелкнул новый магазин и взвел оружие. Я слышал еще выстрелы, я слышал крики. Но самым громким звуком был вопль у меня в голове: «Мне это не нравится! Но я знаю, что должен это сделать!»

Машина двигалась, и теперь Скоуз стрелял по кабине. Но этот скотовоз был сзади обложен мешками с песком, и они наварили стальные пластины, чтобы защитить водителя.

Я все еще был один по мою сторону забора. Я побежал вперед, мимо витрин магазинов. Я не знал, остался ли кто-нибудь снаружи фургона, возможно, лежа между припаркованными машинами. Или они дали деру в жилой массив? Или в магазины? Или к перекрестку всего в десяти метрах и свернули налево? Или направо, вдоль заброшенной железнодорожной линии? Я понятия не имел.

Краем глаза я увидел, как люди съежились на полу ближайшего магазина. Один из них вскочил на ноги. Я повернулся и пару раз влепил в верх окна, чтобы до него дошло. Стекло обрушилось, и парень бросился обратно на пол.

«Вот так и лежи!»

Я не знал, кто был больше напуган, они или я. Это была глупая, инстинктивная реакция — выстрелить в стекло, но я не знал, что еще делать. Я был настолько на взводе, что все, что двигалось, было угрозой.

Я доскакал до перекрестка. Во время тренировок в застройке мы снова и снова отрабатывали два способа заглянуть за угол. Можно опуститься очень низко и выглянуть или, что лучше, отойти от угла и обходить постепенно, чтобы представлять собой меньшую цель. Все это было очень хорошо на тренировках, потому что я знал, что с той стороны нет никого с Армалайтом. Я сделал глубокий вдох, распластался с оружием, готовым к стрельбе, и быстро выглянул. Там никого не было.

Между тем на месте контакта какой-то бедняга полз к жилью, ругаясь и крича, в то время как его инвалидная коляска лежала на боку на дороге. Местные высыпали из своих домов, чтобы помочь ему.

Матери кричали на детей. Хлопали двери. Женщина в магазине вопила: «Здесь никого нет! Здесь никого нет!»

Позже на юге объявилось тело с парой 7,62-мм ранений, а пара масок оказались в больнице с огнестрельными ранениями. Их планом было проехать мимо одного из