Даже в наше время, то есть уже сто лет спустя, эти трагические судьбы давно ушедших в мир иной русских людей мало кому известны, но, возможно, в этом и состоит их неповторимая притягательность.

Послесловие

Думая о судьбе автора дневника, этого безвестного русского морского офицера, одного из многих, чьи имена не сохранились в истории, невольно вспоминаются слова из знаменитой морской песни – «не скажут ни камень, ни крест, где легли во славу мы русского флага». Только во славу какого флага погиб он, и погиб ли вообще? Мне трудно представить, что его расстреляли так, как это описал Анатолий Иванович Степанов. Мне почему-то кажется, что он мог погибнуть только с оружием в руках, как и положено русскому офицеру, хотя на гражданской войне происходит всякое – к ней нельзя подходить с обычными мерками.

Я долго пытался найти в государственном военно-морском архиве послужной список капитана 1-го ранга Николая Викторовича Орлова, но его там почему-то не оказалось, хотя фамилия, имя и отчество этого офицера иногда упоминаются в служебных рапортах и дневниках его современников. Он действительно закончил Морское училище и значится в числе его выпускников. Имеются также и отрывочные сведения о производстве Николая Викторовича в мичманы и последующие морские чины. Есть сведения о пожаловании его орденами Станислава 3-й степени с мечами и бантом, Анны 3-й степени, Владимира 4-й степени, французским орденом офицерского «Почетного легиона». Известно также, что он женился на Зеленой Марии Алексеевне, и у них родилась дочь Наталья. Таким образом, нет, казалось бы, никаких оснований сомневаться в подлинности тех сведений, которые он приводит о себе в своем дневнике.

Но у меня часто возникал вопрос – уж не мистификация ли этот дневник? Тогда зачем и кому это могло понадобиться? Ведь этот дневник не исторический документ, по отношению к которому у власть предержащих часто возникает соблазн что-то исправить или чем-то дополнить в выгодном для себя ключе, – это все-таки личные записки. Потом, Николай Викторович не занимал сколь-нибудь значимых государственных постов, чтобы кому-то понадобилось бы заниматься этим неблагодарным делом. Судя по дневнику, он не был близок к императорскому двору, хотя в числе его давних знакомых имелись и представители высшей аристократии, к которым принадлежал и он сам по праву рождения.

Тем не менее некоторые странности бросились мне в глаза и, надеюсь, моим читателям тоже. В частности, невольно поражает исключительная осведомленность Николая Викторовича Орлова о событиях, происходивших в те далекие годы, осведомленность, которой не можешь не удивляться, и даже в определенной мере восхищаться. Я проверил почти все сведения, приведенные в дневнике, по историческим источникам и по воспоминаниям современников, часть из которых была опубликована Гессеном в 1922 году в Берлине в многотомном издании под названием «Архив русской революции». При этом я по возможности избегал обращаться к мемуарам известных политических и военных деятелей того времени, поскольку читать их часто просто невыносимо – гипертрофированное самолюбие их авторов буквально пронизывает все эти сочинения. К тому же, лейтмотив мемуарной литературы до примитивности банален – «я предупреждал», «я говорил», «я предсказывал» и это бесконечные «я, я, я…» безраздельно господствуют в воспоминаниях тех или иных исторических личностей. Гораздо интереснее ознакомиться с наблюдениями обыкновенных людей того времени, вне зависимости от того, к какому сословию или слою общества они принадлежали.

В результате мне пришлось сделать вывод, что сведения, приведенные в дневнике Николая Викторовича Орлова, не искажены, не подтасованы и, как мне кажется, полностью соответствует реалиям той эпохи. То есть они в высшей степени объективны, невзирая на ясно выраженные монархические убеждения самого автора. Чтобы не отвлекать внимание читателей, часть этих сведений я пронумеровал в тексте и вынес в приложение.

В связи с указанным обстоятельством хотелось бы заметить, что, по моему мнению, монархические убеждения Николая Викторовича отнюдь не мешали ему видеть изъяны империи, в конечном счете погубившие ее. Главную причину ее гибели он справедливо, как мне представляется, видел в падении нравственных устоев в российском обществе, в первую очередь, в среде дворянства и аристократии. Родственник царя и один из убийц Распутина князь Феликс Феликсович Юсупов, он же граф Сумароков-Эльстон, уже в эмиграции писал, что «немного оставалось семей, хранивших традиции старой Руси. Русские аристократы стали космополитами. Поклонялись они иностранщине и то и дело ездили за границу». Поэтому, по его же словам, в ту пору революцией в России грезили все и везде, в том числе и в аристократических салонах.

Конечно, у автора дневника, как почти у всех убежденных монархистов того времени, есть желание считать все беды России следствием «масонского заговора», но документальных подтверждений этому нет и, в сущности, быть не может. Но даже если это и так, то это отнюдь не снимает с русской национальной элиты исторической ответственности за крушение империи. Потом хорошо известно и стремление самих масонов любыми способами подчеркнуть свои силу и влияние, всячески преувеличивая собственную значимость в тех или иных исторических событиях.

Но тогда возникает естественный вопрос: откуда у отставного морского офицера, работавшего в Богом забытой обсерватории в Симеизе, такая осведомленность? Естественно, что для морских офицеров, которые традиционно являлись одними из наиболее образованных представителей русского офицерского корпуса, характерен достаточно широкий кругозор и повышенный интерес к вопросам государственного строительства и в целом к политике. Это, в частности, подтверждают изданные в «Архиве русской революции» Гессена (том 10) «Записки белогвардейца – лейтенанта NN». Неизвестный морской офицер дает в них, как мне кажется, достаточно объективную картину политического и социально-экономического положения России в то время. Но все-таки это далеко неполное объяснение.

Единственный для меня более-менее убедительный ответ, который я дал самому себе в самом начале исследования, что, скорее всего, Николай Викторович служил в военно-морской разведке, и некоторые признаки этого, казалось бы, вполне логичного вывода, можно найти в его дневнике. В нем он, в частности, рассказывает о своей беседе с Колчаком по поводу задач созданного после русско-японской войны Морского генерального штаба. Но ведь Колчак был назначен туда начальником Статистического отделения, то есть, говоря другими словами, разведывательного отдела. Мельком автор дневника пишет и о командующем Балтийским флотом вице-адмирале Адриане Ивановиче Непенине, но всем историкам хорошо известно, что тот в чине капитана 1-го ранга был начальником связи флота или, говоря современным языком, все той же разведки. Упоминая в дневнике о потере немцами в ноябре 1916 года семи