Еще несколько недель мы все же продолжали встречаться. Почему бы и нет? Ты выходишь с формального ужина, а в фойе тебя ждет симпатичный человек. Ты идешь с ним по длинному холодному коридору и выходишь в весенний вечер. К чему обсуждать такие вещи, как влюбленность или пунктик по поводу борцовских приемов?

Перед своим отъездом Шеп помогал мне разобраться в школе Св. Павла. Было такое чувство, что, вкладывая свой опыт в мои наивные уши, он готовится покинуть это место. Однажды вечером по пути в мою комнату мы обсуждали проблему с теннисом. Меня расстраивала собственная неспособность продвинуться. Места в сборной и юниорской сборной зависели от рейтинга, в котором игроки распределялись по четырнадцати рангам. Из шести высших формировались школьные сборные в одиночном разряде. Еженедельно по четвергам игрались матчи претендентов с противниками на ранг выше или ниже. Я победила всех девочек из нижней половины рейтинга, после чего переиграла старшеклассницу с седьмого места, отвоевав ее позицию и получив перспективу оказаться в сборной. Но тренер не давала мне возможности сыграть с девочкой, занимавшей шестое место. Каждую неделю я играла с кем-то из тех, кого уже побеждала. Девочка получала шанс занять мое место, а я не могла продвинуться выше.

На мой вопрос тренер ответила, что, как у младшеклассницы, у меня впереди куча времени, чтобы показать себя во всей красе, что мне следует сфокусироваться на своей технике, а рейтинги – ее забота. Это было обидно. Постоянные победы заставляли меня чувствовать себя неуютно, точно так же как выдвижение на стипендию Фергюсона заставило меня ощутить удручающую заметность. Я что, была слишком амбициозной, неблагодарной или нахальной? Я же знала, что играю лучше, чем по меньшей мере пара девочек рейтингом выше. И что плохого в желании доказать это?

«О, господи!» – вздохнул Шеп. Его рука покоилась на моей талии. Сквозь подошвы балеток я чувствовала, насколько мягче стала земля. Льда не было даже на вечно затененных краях прудов. Чуваки сменили свои вельветовые джинсы на шорты карго, а мои урбанизированные подружки, с которыми я виделась уже не так часто, дебютировали на занятиях в мини-юбках, по сравнению с которыми наши теннисные костюмы выглядели килтами.

«А что такое?» – спросила я.

«Да ты просто подумай. Кто у вас там номер шесть?»

«Фиона?»

Это была неизменно дружелюбная и отзывчивая девочка классом старше меня.

«Именно».

«Она милая».

«Ну да, конечно».

«То есть мне просто не разрешается выигрывать у нее?»

Шеп улыбался: «Нет, пока ты играешь на этих кортах».

Я представила себе наш светлый крытый корт. Его открыли совсем недавно, и в нем до сих пор сохранился запах резины и лимонного моющего средства. Мне нравилось играть там. Это было ярко и увлекательно, твердое покрытие, никаких порывов ветра, сбивающих мяч с курса. Я недоумевала, пока не сообразила – наш корт носил фамилию Фионы. Она была повсюду – на каждом плане территории, над входом, на нашем календаре соревнований. Мы играли на корте Фионы. Я помню очертания леса вокруг, когда мы с Шепом поднимались по освещенной дорожке к Уоррен-хаусу. Я понимала, что он прав относительно причины моего затыка в теннисном рейтинге и что вместе с тем мне это все равно. Мне нравилась Фиона. Я не хотела вытуривать ее с корта, названного в честь ее семьи. Просто так уж была устроена жизнь в этой школе. Это был мой лабиринт. Я находилась внутри него. С выдвижением на Фергюсон, с приходом весны, с появлением Шепа это место взяло на себя обязательства передо мной, а взамен я буду верна ему.

«В следующем году в сборной будет больше мест, – сказал Шеп. – Тогда уделаешь ее, и все будет в порядке».

Хорошо бы он приехал и увидел, как это будет.

Я рассказала Шепу про экзамены на Фергюсон. «Да это же кошмар какой-то!» – сказал он со смехом. А мне нравились темы сочинения, подготовленные учителями. Я писала об Уилле Кэсер (американская писательница, лауреат Пулитцеровской премии 1923 года. – Прим. пер.) и «Манон Леско». Задачи из начал матанализа я щелкала с дотоле неизвестной мне уверенностью в себе.

«Да ты реально ботанишь», – подначил меня Шеп.

«Ага, точно».

Шеп поднялся на третий этаж, чтобы посидеть со мной до окончания времени визитов. Моя соседка по комнате нашла друзей на другом конце кампуса и почти не бывала дома. Как и я сама, Шеп был внимателен и взволнован. Обычно, когда мы были у меня, я садилась на свою кровать спиной к стене, а он устраивался на стуле у моего рабочего стола и либо болтал со мной, либо потешался над моими домашними фото. Но этим вечером он сел рядом со мной на кровать. Наши спины были в вертикальном положении. Правда, наши ноги были не на полу – они параллельно свисали с края моего цветастого одеяла.

«Может, у тебя получится приехать ко мне в Корнелл», – сказал он.

Мы оба знали, что нет, не получится. Я поцеловала его. Ментол, ощущение его улыбки на моих собственных губах.

«Может, ты сможешь навестить меня здесь», – сказала я.

«Да ты же заведешь себе другого».

«А ты будешь встречаться с какой-нибудь университетской красоткой».

«Сто процентов, так и будет».

Я попробовала бросить его одним из приемов, которым он меня научил. Он позволил мне уложить его на лопатки.

«Отлично», – покровительственно сказал он. Теперь я была сверху, фиксируя его, и не думала ни о чем, кроме того, что его рука в данный момент развязывает пояс на спине моего платья. Потом я ощутила его ладонь на моей коже, уже под платьем. Достаточно целомудренно, поскольку он не задрал мне юбку, а тянулся рукой от моей талии к груди, насколько мог сообразить, как.

«Знаешь такой прием?» – прошептал он.

Я отрицательно помотала головой.

Его рука застряла между моей кожей и туго натянутым платьем, что прекрасно устраивало нас обоих – возбуждающе, но сдержанно, электризующее прикосновение, именно то, что нужно.

Он поцеловал меня еще раз. И в этот момент дверь моей комнаты распахнулась настежь и появилась моя наставница, мисс Шэй.

Мы попали. Шеп вскочил на ноги. Я подобрала под себя юбку.

«Поверьте, мы не… Ничего не было», – пробормотала я. Весь свет горел. Мы были полностью одеты. Я уже выстраивала свою защиту и помимо